Он был один, быть лучшим из людей
Ему претило, так же и клубнику,
Он не считал ни доблестью, ни шиком,
Что взрощена навозом без затей
Не шик смотреть на грядки огурцов,
Подверженных посулам променада,
Чтоб натирать усталое лицо
И пить рассол предутренней прохладой.
Ему претила дворовая вонь
И лай собак, шнырянье рыжих кошек,
От фаберже керамики и плошек,
Вблизи дворца, где остановлен конь.
Ему претили кухонник и шум
От ездовых, что прибыли по делу,
И запах луга, кошанины прелой,
Его смущали тонкий нюх и ум.
Он лицезрел благие облака
И строил планы будущей свободы,
И долго ждал появятся ли всходы
Посеянного прежде табака.
Он не курил, а нюхая цветы
И, внутренне вникая в грани музы,
Писал стихи и ведал, что пусты
Его слова и явленые узы.
Он где-то знал, что за словами есть
Мир без добра и зла, и многоточий,
И этот мир готов ему принесть
И божий дар и видящие очи.
И гордый дух взлетев, ответил миру, - нет!
Я не хочу от бога подношенья,
Я не хочу не мной добытый свет
И не хочу ни блага, ни прощенья.
Потом он просто отпустил коня,
Не оглянувшись вышел на дорогу,
Где прежний мир плутуя и звеня,
Так не мешал ему дойти до бога.
И каждый вздох по сердцу рана-след,
И гимн шагов таинственный и чистый,
Вели в миры, где дух, что тёплый плед,
Меняли плоть от белой до лучистой.
Зайдя за край, увидев, что есть Бог,
Он вышел прочь без гордости и грима,
Вот почему его столь странный слог
Совсем не вам, а вам как будто мимо.
Сшонэ 050611