На кротость извещений, телеграмм
Внимание не обращаем мы.
Приблизив повод выпить по сто грамм.
Другая мера ей не мерять срам,
А также глубину своей вины.
Торжеств пустых деяний пруд пруди,
Червем пролезть некстати и не к месту.
К свободе путь собой загородив,
В детях своих надежду погубив,
Глядя в глаза бессовестно и лестно.
Духовность копий как из комнаты зеркал
Печально выглядит со стороны.
И источает злобствующий оскал,
Деяний, след которых разослал,
Трагичным эхом в траур тишины.
И лжива проповедь не истин прописных,
Заслуженной утраченной свободы.
Где судьбы чертятся из линий из кривых,
В противоречь сплетений фраз пустых,
Юродствием, юродствующих – уродов.
Блаженный путь разглаженных мозгов.
Душе из клетки томная привычка.
И это все не отпечаток снов,
А просто установленость основ,
И жизнь твоя текущая в кавычках.
Блажи в поклоне бейся лбом о пол.
И им же пробивая снова стены,
Цени свою иллюзию любовь,
Что бесконечна, а быть может вновь,
Неверием в возможность перемены.
Слагаемо в безумстве единиц,
Ты значимость свою, себе рисуя.
Настрой лицо среди таких же лиц,
Что оценил ты из пустых глазниц.
Уверено само - любуясь, торжествуя.
Самодовольствие прикованным к веслу,
Затылком путь, оцененный с лихвою.
За этот путь я душу свою рву,
Услышь меня ведь я тебя зову,
И не машу тебе вослед рукою.
Махну я ей на все плевать уже
Генном сыграет данного подвида.
Я тоже улыбнусь с плевком в душе.
Подвинься, буду также в мираже,
Чтоб не тебе ни мне не стало стыдно.
Но неуютно цепи звоном бьют,
Рядом с детьми вместившись на коленях.
Зато порой находят и уют…
Шестерки, находящиеся в плене.
Плыви, греби, не манит твоя даль,
Своих детей учить, чтоб выжить в этом плене.
Уж лучше выгореть до черноты в углях,
В которых, инквизиций страшных прах.
Чем вечно жить, чтоб ползать на коленях.