Мата Хари в новой редакции
СТИХИ О ЗНАМЕНИТОСТЯХ
МАТА ХАРИ
К А З Н Ь
«Утро знает стремленье твоё».
Александр Блок.
Смотрела, не робея, карабины
Уперлись в облюбованную грудь.
Последний вздох мечты в затвор мужчины,
Вложили, чтоб винтовкой козырнуть.
Испепеляющая тонким зноем,
С веселым чертиком в больших глазах,
В кокетстве шла, заворожив собою,
На эшафот, как в танцевальный зал.
Лишь сабли взмах, в смертельном пируэте
Свинец летит под чад пороховой.
Одна из пуль стучится рикошетом,
Еще одна прошла над головой…
Встревожена расстрельная команда:
Приговоренный после залпа жив…
Смерть ахнула с убийственным талантом,
Стезю под сердцем кровью проложив.
В последнем вздохе всё же улыбалась,
Как будто рана вовсе не болит.
Холодная рука земли касалась
Без зависти, без злости и обид.
* * *
Узнаешь разве, может, в самом деле
Ты палачам не пожелала зла…
Зачем, зачем так пристально глядели,
На них опустошенные глаза?
Спеша, чужой земле, как в сумрак тая,
Трагическою ласкою клялась.
Не Индии* родной лазурь святая,
Алея, тихо в волосы вплелась.
Ушла зарей в обители Вселенной,
Достигла утром Будды и Христа,
Навеки распростившись с милой сценой,
Где исполняла «танец живота».
* * *
Но что за преступленье тяжким грузом
Тебя подвинуло под карабин?
Вина – шпиономания французов,
В них титулованный адреналин.
Они тебя за миг боготворили,
Сходя с ума под шелест жарких губ.
Смеялись, пели, а случалось – выли,
Клялись на святцах и глупели вдруг.
Жила ты блеском славы и удачи.
Тебя пленили шпага и мундир,
Цвела и хорошела с их подачи,
Когда войною был расколот мир.
Когда мужчины, словно взбеленившись,
В угоду дьяволу сошлись в штыки,
Твой танец был для них гораздо выше,
Чем в битве командирский взмах руки.
Ах, милая прелестница столетья,
Любимица воюющих держав!
Нет, не в кровавой дикой круговерти,
В экстазе звездный генерал дрожал.
В твоих ногах готов был распластаться
Улыбчивый мосье и хмурый фриц,
Как хорошо, безумствуя, влюбляться
Без войн и государственных границ.
Но шла война. И в музыке металла,
Вальсируя, кровенились полки.
Похоже, стать твоя от генералов
Была мобилизована в шпики.
Как не сомлеть в разгуле поцелуев,
Не проболтаться вместе со слюной…
Теперь высокорожденных волнуя,
В секретах потонула с головой.
Мужчины что-то лишнее хотели
Им мало было танцев и любви.
Сердца ожесточились, огрубели,
Бессильные порыв твой уловить.
Любовь хрупка, ранима в этом мире.
И скоротечен наш безумный век.
Не отыскать святилище в кумире
Когда не совершенен человек.
* * *
Ах. Мата, Мата! В вихре танца
Европу ты смогла заворожить.
Пошли ж французы, немцы, итальянца
Не Нимфе, а оружию служить
Ну, и тебя, как лошадь, пристегнули
К военной колеснице диким «Па!»,
Чтобы в объятьях, трижды содрогнувшись,
Без умысла в любви не смела спать.
Через постель и сочные оргазмы
Решили генералы наступать.
Из чувств любви любовную заразу,
В союзники, подмигивая, взять.
Когда же изменила им Фортуна,
Повылезала старческая гниль.
Не вынесла порода и натура
Видений свежевырытых могил.
Выходит, ты изящными перстами
Дивизии кидала прямо в бой,
Чтоб с уцелевшими в огне цветами
Костьми устлали ров передовой.
Твоя вина, наверно, состояла
В причастности к трагической игре,
В какой, увы, смертельная усталость,
Конечно, не известная мигрень.
Смертельный холод острого булата
Свел мужество любовников на нет,
Тебе они, безумствуя когда-то,
Из пуль собрали осенью букет,
Любви обворожительная сила
Ушла под гулкий залп в могильный тлен,
Тебя эпоха щедро наградила
Отравой унизительных измен,*
* * *
Ты не была чувствительною леди,
Во сне лишь зрила розовые лье,
Но всё же вскользь могуществом Миледи
Ссудил тебя безродный Ришелье.
Губительная тень увядших лилий*
На плечи из молвы тавром легла,
И опустив перед судьбою крылья,
Всему и всем возлюблено лгала.
* * *
Судьба, увы, заблудших душ не зреет.
Она на рок ссылается в вине.
А Д-Артаньян со шпагою в музее
Пылится с динозавром наравне,
* * *
Цвели фронты галантною шрапнелью.
Реляции расписывал стилет.
А Франция окопною шанелью
Бодрила свой воинственный скелет.
П А М Я Т Ь
«Земная женщина, мне же – небесный крест! ».
Марина Цветаева.
Людской прибой не плещется в теснинах
Убогих казематов Сен-Лазар.*
Знакомый трепет ветреных гостиных
Не проникает в каменный кошмар.
Сюда зашла растерянная осень
Через глаза сиротливых окон.
Вердикта распечатанная проседь
Рассыпалась под низким потолком.
Но не сползла тотчас до злых проклятий,
Лишь резче обозначились уста.
Отныне веру в правый суд утратив,
Возвысилась до помыслов Христа.
Уже предвидя в мир иной ступени,
К желанному распятию спешишь.
Шепча с надеждой, стоя на коленях,
Молитву за спасение души.
Просила Бога, чтобы в миг утраты
Тебя освободил Он от греха.
Вошла в необозримые пенаты,
На неземные помыслы легка.
* * *
Широкий, скорбный двор дворца Венсена
Ревниво с той поры для нас хранит
Веселой куртизанки комплименты,
Закованные в камень и гранит.
Растерянно чумазые зуавы
С губ ловят твой воздушный поцелуй.
Чтоб поддержать обычаи и нравы,
Спешат с командой «Le feui!»*
* * *
Тебя не тяготила больше старость,
Измены не туманили очей.
А преданность российского Икара*
Отныне нам понятна без речей.
* * *
Все понимали добрые французы
(не скроешься от уличной толпы),
Осмеяны в Париже и Тулузе
Слепого правосудия столпы.
Кому не лень, склоняют это имя,
Неравная полощется война.
Мешает правосудию гордыня,
Не блещут переменой времена.
* * *
Чем от навета, смерти нет ужасней,
Но приговор встречаешь без слезы.
В больших глазах по-прежнему не гаснет
Сияние божественной звезды.
Наверное, пленительною Жанной
Хотела индианка снизойти
До горьких слез и помыслом желанным
Любовь и мир французам принести.
Но Франция когда б не унижала
Из тех, кто дерзок, помыслами смел,
Она бы на кострищах не сжигала
И не водила женщин на расстрел.*
* * *
Ушла ты в небо с пасмурным рассветом,
Стонала тяжко Франция в огне.
И пули злобой ревности согреты,
Сказали о предательстве все мне.
М О И Р А З М Ы Ш Л Е Н И Я
В С Т Р Е Ч А
«Пусть камнем надгробным ляжет
На жизни моей любовь».
Анна Ахматова.
Бестрепетною мраморной улыбкой
Тебя с порога встретил исполин.
Геракл, не раскручивая свитки,
Кивнул на аскетический Олимп.
В лучах доисторического солнца,
Среди античной, строгой красоты,
Нетерпеливым, хрупким инородцем
Тогда Олимпу показалась ты.
Земным румянцем ты ещё светилась,
Припухлыми губами шелестя,
Как будто бы на праздник торопилась,
Наивно и по дружески шутя.
* * *
Ещё ты не забыла, как клокочет
В груди всепоглощающий пожар,
Когда казалось в светлых заморочках
Ночное небо от безумных чар.
* * *
Ещё дышала грудь твоя любовью
К растерянным осенним вечерам,
Когда тебя расписываться кровью
Вела на суд десница палача.
* * *
Ещё живой исполненная силы,
Гордилась ты, что под команду «Вуй!»,
Их комендантский взвод благословила.
Послав ему воздушный поцелуй.
* * *
Ещё в глазах твоих цвела зарница,
Горела в ранах кровь живым теплом…
Но расплывались в изморози лица
С осенним отгорающим листом.
* * *
Простой кусок горячего металла
Трагически рванул тугую грудь,
Чтоб мертвая бессмертием дышала,
Чтоб вечностью стелился дальше путь,
Желанная, но всё же уходила
С неразделенной жаждой, не дыша,
Земле, ласкаясь, жизненные силы
Из тела отдавала не спеша.
* * *
Европа, уличенная в измене,
Согнулась, как под тяжестью оков.
Кому-то надо, стоя на коленях,
Просить о снисхождении богов,
Ты крест несла без ропота до цели,
От пуль повязка не скрывала глаз;
Как не дрожит душа в святой купели,
Так не боится лезвия алмаз.
Сказала: «Нет!»- всему. И только Богу
Доверилась в последние часы,
Избрав лишь правду спутницей в подмогу,
Разрушив все дороги и мосты.
Была ты в жизни просто куртизанка.
Но страх могла достойно побеждать.
Не будут же истлевшие останки
Твоей душе обиженно кричать.
М О Й М И Р
«Не блеснет слеза в моих ресницах,
Не вспугнет мечту».
Сергей Есенин.
Иду ли я зеленым полями,
По снегу ли холодному иду.
В горячих муках, выстраданный нами,
Цветет мир у Вселенной на виду.
На мраморном, загадочном Олимпе
В веках доисторический покой.
Ни Где звучат торжественные гимны,
Ни Что влечёт возвышенной рукой,
В ногах твоих холодной благодатью
Свилась в венки терновая лоза.
Накидку для единственного платья
Инок с отреза божьего связал.
* * *
Здесь не понятны любящие чувства,
Неведомо биение сердец,
Идешь сюда, заранее напутствуй
Себя на аскетический венец.
* * *
Осознанно, отмеченная свыше,
Твоя обворожительна игра,
Как и величием характер дышит,
Рожденный не для светского двора.
* * *
Ни кто так не был бедственно несчастлив,
Уж, коль измена падала дождем.
Без цели шла, пылающая страстью,
В руках с нехитрым женским багажом.
* * *
Не снизошла к регалиям, погонам,
Когда в суде твоя пятналась честь.
Не каждый во французском легионе
Мог без запинки приговор прочесть.
* * *
Ах, вдохновенье, ревность и утеха!
В миру, как прежде, произвол царит,
В нём каждая замочная прореха,
Судача, о коварстве говорит.
* * *
Измену я, предательство и горе
В российские разломы испытал.
С другими всеми, смятыми под корень,
Доверие к эпохе потерял.
Потом с победным августовским маршем,
Шутя, втоптали в уличную грязь,
Чтоб из господ-товарищей вчерашних
Шли господа-товарищи во власть.
Любовь и преданность сыграли тризну,
С властями оказавшись не в ладу,
На всё и вся по жульнически свистнул:
Углём, мол, рассчитаемся в аду.
Не след носить конторские портфели,
На канцелярскую плевать мне спесь.
С эпохой дружбу я свернул шинелью,
Мужицкую оставив чистой честь.
Т О С К У Ю Щ И Й М У Ж И К
«Прощай, прощай. В пожарах лунных
Не зреть мне радостно дня»…
Сергей Есенин.
Прости, но я устал теперь смертельно,
Мне надо бы немного отдохнуть.
Зачем бродить бессмысленно, бесцельно,
Глотать неровными шагами путь?
Вселенная завалена снегами,
Пристанище мне будет не найти.
Глухой запрет, наложенный богами,
Нельзя презреть, нарушить, обойти.
Иначе я давно тебя окликнул,
Чтоб ты сошла ко мне из-под небес.
Мужик, истосковавшийся в улыбке,
Тебя, тоскуя, поджидает здесь.
* * *
Известно, ты в божественном Олимпе
Сплетаешь Зевсу царственный венок.
В честь индианки выброшенный вымпел
Обвил его запальчивый клинок.
Ниспровергатель молнии и грома,
Лихой наперсник всех земных десниц,
Однажды он послушал Соломона,
Тебя, поднял, растоптанную ниц.
* * *
Когда у нас стихает непогода,
Когда дожди очистят небеса,
Смотрю, как ты под бирюзовым сводом,
Печалясь, щуришь карие глаза.
И в мягких складках шелковой накидки,
Упавшей с нежных плеч в мою лазурь,
Мужик, истосковавшийся в улыбке,
Не прячет благодарную слезу.
М Е Л О Д И Я С Е Р Д Ц А
«Я, погрязший в грехах, жив одною надеждой:
Милосердный, простишь Ты рабу своему»
Омар Хайям.
Я не смеюсь, не плачу, не судачу,
Успевший в жизни многое понять,
Ловлю тебя, как вящую удачу,
Хочу, как в небе облако обнять.
А ты паришь в малиновом закате,
Бесшумна, величава и строга.
Какое ты нашла себе занятье
На вычурных, неведомых лугах?
Я знаю, для меня ты недоступна,
С тобой неразделенная судьба
Неймет ни план, ни замысел преступный,
Чтоб выкрасть вместе с облаком тебя.
Нашли себе бы во Вселенной место,
Разбив в тени галактики привал.
Вчера ещё была Ни Чьей невестой,
Сегодня я тебя бы согревал.
Потом с веселым, детским изумленьем
Запел бы я о Родине святой,
Какую вместе, стоя на коленях,
Украсили бы звездною листвой.
Н А Ш И Ч У В С Т В А
«…У века завтра лопнут перепонки –
Настолько оглушительна она».
Андрей Вознесенский.
Не вспоминай мне эту злую осень,
Что унесла тебя на небеса.
Безумствовать наш мир ещё не бросил,
Готовый вновь за всё распять Христа.
* * *
Ты помнишь, Франция огнём клубилась,
Десятки тысяч падали снопом.
Какой безмерной, дьявольскою силой
Зашелся мирный европейский дом.
Ну и тебя сломали, как тростинку,
В холодном безутешном октябре.
И до сих пор горячие поминки
Творит Венсенна в мрамором дворе.
Потом же вместе долго удивлялись
Не женским твердым мужеством твоим.
И черной розой сестры поклонялись,
Молебен скромный тихо сотворив.
* * *
Свою ты доказала непричастность
К бесчеловечным помыслам, грехам.
Приходится за всё и ежечасно
Расплачиваться нам, а не верхам.
* * *
Нас с юга гнут свинцовые метели,
Отстреливает киллер наповал,
Капитализм вместо акварели
Ладью России кровью расписал.
* * *
Я в август отдавал стране поклоны,
Признав фальшивую возню за факт,
Как одержимый, с большевистским стоном,
Бежал с громадным президентом в такт.
* * *
Не чужд мне розовый мотив России.
В березовом убранстве я люблю
Её дожди, страдальчески косые,
Ярило в пьяном, золотом хмелю.
Когда взовьется дивное знаменье
Хоругвями веселых тополей,
Взываю светлым счастьем на коленях,
Что я живу, люблю, страдаю с ней.
Но мой язык не каждому по нраву,
Гнуть спину от рожденья не привык.
Напившись политической отравы,
Как с перепоя, сжег себе кадык.
Но я о том нисколько не жалею,
И зло на перестройку не тая,
Тружусь себе, неистово потея,
С такими же балбесами, как я.
* * *
В наш горький век стабильного затишья,
Под рев ракет и ядерных турбин,
Любовь пусть дольше знаменем колышет,
Чтоб и поволжский жил и пел мордвин,
Курить и пить, страдальческий, я бросил.
И хоть поэту это не к лицу,
Возьмусь опять за плуг я и за косу,
Чтоб колоском припасть к его венцу.
* * *
Безгрешен тот, кто чувств души не пряча,
На стремени, как на семи ветрах,
Не просит за себя кровавой сдачи
С свечою милосердия в руках.
* * *
Там, наверху, тебе, наверно, просто.
Бессмертием струится ровный свет.
Все боги одинакового роста,
Всесильно справедливы, в общем, все.
Не как у нас, предательством пропитан
И черный хлеб, и праздничный презент.
Заврался от любви правдивый Клинтом,
С трибуны лжет наш славный президент.
* * *
Понял одно – не победить нам лиха.
Сильнее нас его послушный тать.
Не исчезает в планетарных вихрях
Лишь божья милость или благодать.
Ещё в слезах и грешном смехе чувства,
Что принесла ты в этот мир с собой.
Как не ценить любовное безумство,
Когда оно назначено судьбой.
Н Е О П Л А Т Н Ы Й Д О Л Г
«Где любовь все вершит – нареченья молчат»
Омар Хайям
Скажи, скажи мне, кто же ты такая?
Колышется твой образ в облаках.
Ночами по созвездиям гадаю
На смысл женских чувств в иных мирах.
Не просто исторической загадкой
Моё больное сердце бередишь.
В мужицких снах, по девичьи, украдкой
Со мной на эту тему говоришь.
* * *
Я с детства жил плебейскими страстями,
В семье цеплялся тоже за кусок.
Хотел от жизни всё, а не частями,
Не чуя в драке под собою ног.
Всё ж надо было горбиться с рассветом,
За каждый грош неистово потеть,
Костьми ломаться и зимой, и летом
Тянуться в жилу, чтоб разбогатеть.
Когда ж похвастаться мне статью надо,
С её глазами встретиться всерьез,
Танцую под российскую лаванду
Не хуже знаменитостей и звезд.
Живу очарованьем и любовью,
Мне не чета какой-то дворянин.
Цветы добуду вместо пустословья
Скорее, чем из лампы - Аладдин.
* * *
Люблю её, как светлую ромашку,
Как на рассвете песню соловья.
Но матерю с прорехою в рубашке,
По меркам и законам бытия.
Я домостроем тверд, един в полушке.
Боюсь хозяйских потерять вожжей.
Когда жена проплачется в подушки,
Мирюсь с ней в огороде на меже.
* * *
Всё ж проняла до сердца и печёнки,
Как мастера заветным ремеслом.
Ни где нет лучше женщины, девчонки,
Чем здесь, в российском доме голубом.
Оставлю я крамольные занятья,
На сигареты плюну, брошу пить.
Под звон сверчков, с улыбчивым проклятьем,
Лишь прядкой на ладони стану жить.
* * *
Пускай не к делу слезы, сантименты,
А жить с любимой всё же веселей.
Пошлю подальше «энти» рудименты,
Чтоб вместе во дворе кормить гусей,
Село и до сих пор в крестьянской сути
Одной рукой милует, а другой,
Тяжелой домостроевскою сутью
Гнёт жизнь под пьянь кленовою дугой.
* * *
И надо мне так низко поклониться,
Чтобы коснувшись нежных женских ног,
С её судьбой навеки обручиться.
Душою чуя неоплатный долг.
С В Я Т А Я Л О Ж Ь
«за что мне это, человек!
С ума бы не сойти!»
Андрей Вознесенский.
Не увлекай сиреневой накидкой,
Из инея упавшей на рассвет.
Мерцаньем глаз, загадочной улыбкой
Тобой в снегах России обогрет.
* * *
Ты перед казнью долгими ночами
Пустых поклонов не любила класть.
Тебя домохозяйкою зачали,
А Маргарета* Нимфой родилась.
Серебряное «зоревое око»,*
Талант от Повелителя Шиве.*
Над подданной Ост-Индии высоко
Хор сластолюбцев и повес шумел.
* * *
Плывет все в экзотическом убранстве.
Повержен как Лаверден, так Кембелл.*
Высокий принц за поцелуй авансом
Готов отдать все то, что он имел.
Зачем тебя оставил Повелитель
Одну на неухоженной земле?
Не дремлющий, лукавый искуситель
Наставником прикинуться сумел.
* * *
Спросила б душу, можно ль доверяться
Тому, кто лицемерен и спесив,
Готовому голгофой и распятьем
Лишь за себя Всевышнего просить.
Наверное, богиней возомнила
Над грешным миром слишком вознеслась,
Что в грозный час совсем, совсем забыла,
Кто золото имеет, тот и власть.
Всё поняла, когда тебя сковали,
Когда захлопнулась в темнице дверь.
Но не слабее стала ты, едва ли,
Хотя зубами рядом лязгал зверь.
* * *
Добросердечие французских судей,
Французских офицеров слово, честь,
Воспринята тобой с усмешкой будет,
Как о расстреле предстоящем весть.
* * *
Всё нахожу теперь в твоём наследстве,
Хронологически - из первых рук.
Любовь, обласканная гордым сердцем,
Презренье в шелесте холодных губ.
Нашла ты силы пережить измены,
Перебороть в себе животный страх.
Не Девы ли причудливые гены
Тебя вели и в мыслях, и делах
Кто поддержал в минуту роковую?
Надежду кто последнюю вселил?
Кто в казематах, плача и горюя,
С тобой держался из последних сил?
Твой адвокат? Хвала ему и слава!*
На крайний шаг решиться не легко,
Чтоб утром казни избежать по праву,
В зачатии признавшись от него.
Но ты с негодованием отвергла
Его совсем не адвокатский бред,
Иначе бы пришлось потом коверкать
Себя всю жизнь за низменный извет.
* * *
Так кто ж тебе последнюю услугу
Из чистых побуждений оказал,
Не куртизанку - искреннего друга
В суровый миг улыбкой поддержал?
Наверно, Пьер*, кто до конца пророчил,
Что ты с рассветом вовсе не умрешь.
Но в каземате согревала ль ночью
Тебя, наивную, святая ложь?
* * *
А где ж тогда она – большая правда?
Её не скрыли в протокольной мгле.
Кто был для нас божественной отрадой,
Тот в памяти остался на земле.
Я Л Ю Б Л Ю
«Мне шепчет жизнь забытые слова»
Александр Блок.
Люблю, люблю тебя я не земную,
Не как я женщину тебя люблю.
А как звезду, я мучаюсь, тоскую,
Открыться мне, как ангелам, молю.
Мне б руку протянуть, тебе признаться,
Что каждый шаг твой вычислить хочу,
C тобою в мужестве хочу сравняться,
Сберечь твой милый образ, как мечту.
* * *
Я подарил в серебряном апреле
Слова любви красавице лесной.
Мне чистый голос нежною свирелью
Пел песни вместе с раннею весной.
Судьбы же семицветная дорога
Меня звала в загадочную даль.
Там всё иным казалось мне с порога:
Варилась каша и звенела сталь.
Она меня за всё, за всё простила,
Сказав: «Иди!», - у звонкого ручья.
Наверное, она меня любила,
Любил её такую больше я.
Нет, не нашёл, когда седая старость
Ко мне однажды отворила дверь.
Мне почему-то всё ещё казалось,
Что я иду в серебряный апрель.
* * * .
Как я люблю, что с нею в жизни вынес,
Наверно, знает только лишь душа, -
Когда она во мне совсем остынет,
Тогда пусть скажут, что любовь ушла.
П О Л Ё Т И К А Р А
«Ты останешься в слове, конечно,
жаль, что не на моих устах».
Андрей Вознесенский
Свинцовыми страна зашлась страстями,
Пропитан порохом степной бурьян.
В запазухе не пряча больше камень,
Гуляет европеец, кровью пьян.
И, поводя похмельными глазами,
Не убоявшись всех небесных кар,
Махал фронтам российскими крылами
Царём мобилизованный Икар.
Звучал мотор испанскою гитарой,
Признаньем кровь дворянская текла.
Охваченная чувственным пожаром,
В безветрие гостиниц поплыла.
Возможно, россиянина в огранку
Намеревалась взять для неглиже
Но скоро всё сама же на изнанку,
Перекроила в светском вираже.
* * *
Цветет, танцуя, на подмостках Хара,
Воздушный поцелуй на небеса,
Где вместо дорогого будуара
Одно лишь солнце, бьющее в глаза.
В стремительном полете дива-птица,
Не ведает запальчивым крылом,
Что к ней любовь уже давно стучится
С сердечным, интригующим теплом.
* * *
Но в горький час Икара повстречала,
Когда народ по жертвам голосил.
Его судьба с присягой повенчала
Под чад суровых, пушечных кадил.
Подрезала война Икару крылья,
В полете он внезапно заболел.
Стальная птица, задохнувшись пылью,
В ней долго, долго билась на земле.
Ты за его орлиный, гордый клекот,
Отбросив ветреность, тоску и ложь,
Легко внесла с великосветским потом
Свою любовь, ну и последний грош.
Не стало денег… Надо что-то делать…
Не докричишься, если в слове желчь.
И неразменною монетой тело
Служило, чтоб Икара нам сберечь.
* * *
Считала ты наивно, но упрямо,
Что всё в руках - и судьбы, и миры,
На самом деле только девять граммов
Стальным заклятьем ждали до поры,
Ломаясь на фамилиях и лицах,
Смакуя с аргументами вино,
По следу шла разведка, как за львицей,
Вползая в туалеты, казино.
В час роковой, когда иссякла вера,
Как светлый луч в единственном окне,
Когда приговорили для примера,
Икар пропал в небесной вышине.
Невинный грех танцовщицы уняли
Осенние с надрывом лепестки.
Икара ранним утром обнимали
Лучи, захолодевшие с тоски.
Молю, молю российского Икара,
С наследством нежных, голубых кровей:
Поставь и там святое имя Хара,
В ряду имен принцесс и королев.
Б Е С С М Е Р Т И Е
«Верю я, как ликам чудотворным,
В мой потайный час».
Анна Ахматова
Тебя страна, увы, не хоронила,
Сославшись на семейственный бардак.
Душа твоя голубкой яснокрылой
Столбила невостребованный прах.
Он послужил прогрессу медицины,
Земле достался серый пепел лишь.
Какую эскулапы всё ж вакцину
Изобрели, чтоб осчастливить жизнь?
Нет средства от убойного разгула.
Наш мир не защищает красота.
Коль ревности пожар война раздула,
То во вселенной ждет нас пустота.
* * *
Как много на Руси опять скопилось
Не захороненных с войны костей.
Не вняла самодержцу божья милость,
Ну, и тому, кто занял мавзолей.
Немало на глухих полях России,
Оставшись безымянными лежать,
Солдатской фляжкой пьют дожди косые…
Кому за них ответ сейчас держать?
Не их ли тени в час вечерний ликом
Парят сейчас над нашей головой?
А мы, как прежде, спорим о великом.
Забыв про сострадание и боль.
* * *
Моей глубинки родственные лица,
Как на ладони, вижу день за днём.
В них сатанинским отблеском таится
Братоубийственная суть времен.
Походкою, ухваткою и рожей
Из прежних, твердокаменных, столпы,
Питают, как в семнадцатом, похоже,
Изголодавшихся огнем толпы.
Страну мою под вещие мотивы
Ждет место у позорного столба.
Натягивая смертную тетиву,
Раб снова молит о ярме раба.
Не можем мы поладить добрым миром,
Найти в земле завещанный удел.
Живем лихой борьбой, одним порывом,
Считая нормой русский беспредел.
* * *
Случилось так, что я поник в дороге,
Заслышав ликование врага.
Душа иссякла, подкосились ноги,
Утратила уверенность рука.
Карьера, ложь, предательство, измена…
Не сосчитать ударов и рубцов.
Поднялся я с ослабевшего колена,
Под знаком неуёмных Близнецов.
Сейчас я тешусь голубым нектаром
Среди благоухающих цветов.
Под нежный свет березовых пожаров
Без водки и гулянок петь готов.
Теперь я слышу в каждом лепесточке,
Как ровно бьётся пульс в лесном раю.
Не для меня ли розовые почки
Под звон капели о любви поют.
И мне, наверно, будет очень больно,
Когда последний день кольнет иглой,
Закроется зеленое раздолье
Ночной без звезд безмолвствующей мглой.
Хочу, пока живой, сказать я сердцем,
Что мочи есть, не фразой, целиком:
Моё в миру невзрачное бессмертье
Звенит пусть гордо тонким колоском!
Г О Л О С Р О Д И Н Ы
«Может быть, к вратам господним
Сам себя я приведу».
Сергей Есенин
В застенках грозового Сен-Лазара,
Когда тебя едва касался свет,
Нашла ты силы и всему сказала
По-женски чисто и свободно «Нет!».
* * *
Гляжусь я по-мужицки неказисто.
Не поэтическою вышла стать.
Среди друзей не числюсь скандалистом,
Хотя могу любому сдачи дать.
Беру себе я жизненные силы
В деревне под небесным лоскутком.
Которая с рожденья до могилы
Людей обогревает очагом.
* * *
Поняв, что честь и Родина дороже,
Когда тебя порочил высший свет,
Ты чуяла израненною кожей
Её святой, неизгладимый след.
Случалось духом пасть мне в лихолетье,
Бессмысленно уставившись в стакан.
Но зная, что придется всё ж ответить,
Зубами рвал губительный капкан.
Село родное плещется в закате
Макушками веселых тополей.
Черемухи развесистое платье
Упало мягким сумраком в ручей.
Серебряной, загадочной улыбкой
В окошках отражаются лучи.
Сосенка в них, смолистая в избытке,
Разлапистым околышком стучит.
Большим, глубокомысленным увальнем
Завис над клумбами немой плетень.
Весь день безропотно волшебным камнем
Лечил он розам жаркую мигрень.
Изнемогла протопленная баня
В большой лохани с крепким кипятком,
Забунтовав березовою дланью
Под прокопченным, низким потолком.
В последний раз петух прокукарекал,
Подружек созывая на насест.
В торжественном углу святой опеки
Поправила старушка желтый крест.
И отслужив обрядово иконе,
По-деревенски, просто, без затей,
Она Его в торжественном поклоне
Просила заступиться за детей.
* * *
В час испытаний, если тяжко станет,
Когда я грань возможного пройду,
Наперекор смертельной ране
Я памятью к святому припаду.