По арбатским переулкам
осень хмурая ходила
и в оранжевые платья
не спрося кусты рядила.
Проредила глянец неба
тусклой серою бумагой.
Наградила мостовые
неприметной чёрной влагой.
Расписала стены к ночи
кистью мороси и скуки.
Пешеход- спешащий зритель-
прячет мёрзнущие руки
И не слышит вой оркестра-
ветра по покатым крышам.
Переборы струн железных
всё пронзительней, всё выше,
всё ужасней, всё тоскливей.
Морось в воздухе недвижном.
Разогнавшись по столетью
город острым смрадом дышит.
В узком чреве переулков
бьётся жизнь, но незаметно.
Вон окно потухло в доме,
как упавшая комета.
Спит ребёнок, сжав в объятьях
шерстяного пеликана.
Где-то пьяница запойный
допивает пол-стакана.
Где-то два влюблённых дерзко
наслажденье пьют телами.
Где-то юноша прыщавый
думает о «Кадиллаке».
Где-то сЕдая старушка:
ей бессонница, ей скука,
ей быстрей прошло бы время,
чтобы вновь увидеть внука.
Где-то бьют железной палкой
молодцы со злобой жертву.
Где-то празднество и гости
песню тянут оглашенно.
Кто почувствует причину?
Кто пройдёт по лихолетью,
как по спинам непослушных
сыромятной звонкой плетью?
Кто оставит за спиною
(вся в рубцах и язвах рваных)
память страшную рябую
о мгновеньях карнавальных?
Кто сквозь выстрелы рябины
суть в душе вперёд уносит?
И потом с печалью скажет:
-То была всего лишь осень...