Каждое утро начиналось с боя. Вот так, без разминки, без тренировки. Встал – и ты уже на ринге. Каждое утро в течение последних семи лет. Две тысячи пятьсот пятьдесят шесть дней. Две тысячи пятьсот пятьдесят шесть боев. И ни один он не проиграл. Ни один.
Иногда ему казалось, что уже вот-вот… Этот последний… Но нет. Он упрямо поднимался и все начиналось сначала.
Первое время победы давались легко. Он даже не ожидал этого. Предупреждали, что дальше будет тяжелее, но после первых побед все казалось не так плохо. Это утреннее действо занимало не так много времени и после, весь день, он был предоставлен сам себе. Занимался тем, что душа пожелает. А душа хотела многого, как обычно бывает в двадцать лет. Но и тут были запреты и ограничения. Спать ложиться не позже одиннадцати, спиртное – ни капли, с девочками поаккуратнее (кто их знает, этих твоих девочек?) и постоянный контроль. Давление, пульс, анализы…
Первое время он зажмуривал глаза каждый раз, когда иголка (скарификатор – он долго пытался запомнить это слово) приближалась к беззащитной подушечке пальца, чтобы кольнуть, чтоб появилась рубиновая капля, которая в тонкой стеклянной трубочке превратится в мутно-красный столбик. Потом он привык. Пальцы почти не чувствовали укола и он с интересом наблюдал, как острый язычок прокалывает кожу.
Теперь же, про прошествии стольких дней, это начало его раздражать. Эта ежедневная процедура становилась просто пыткой, но страшнее всего было то, что начиналось после. Бой. Страшный. Изматывающий. Он чувствовал приближение противника всем организмом. Сначала появлялось тянущее ощущение внизу живота, затем сами собой напрягались мышцы спины, пульс в висках стучал набатом. Проходило все внезапно. Это означало, что время пришло. Он глубоко вздыхал… «Поехали!»… За семь лет это превратилось в дурацкий ритуал. Ритуал, от которого он и рад был бы избавиться, но бои требовали своих правил. И от этих правил отступать не рекомендовалось.
А сегодня, проснувшись, он понял, что этот бой будет последним. Даже не понял. Почувствовал. Не было тянущей боли, мышцы были расслаблены.
Он обошел свою комнату, поправил покрывало на кровати, смахнул только одному ему видимую пылинку со стола, с тоской посмотрел на стопку недочитанных журналов…
… Удар. Первый. Самый сильный. Его он всегда ждал с замиранием. Свинг. Кулак плашмя падает на голову. Хочется согнуться, сжаться, закрыть голову от этой боли. Нельзя. Потому что следующий удар, по традиции, встречный. Страшный. В живот. И от этого останавливается дыхание и тщетно пытаться расправить спавшиеся легкие, чтоб вдохнуть хоть глоток воздуха. Надо переждать. Секунду, другую… Потом передышка. Недолгая. И сразу серия - джэб, хук, снова хук, аперкот… Он закрывался руками, но противник был сильнее. Кросс – боковой, прямо поверх его рук, снова аперкот.
Он упал на колено, прижал руки к животу. Из груди наружу рвались тяжелые хрипы…
Рефери не было, его не было никогда. Некому было прервать этот жестокий поединок. Противник ударил еще раз. Прямо в лицо. В глазах потемнело, в ушах, как через вату, раздался противный звон, становившийся все тоньше и пронзительней. Пришлось опереться на руку. Еще один удар. В висок. Голова мотнулась в сторону, как у тряпичной куклы и он начал заваливаться набок. Изо рта тонкой змейкой скользнула струйка крови.
«Ковер… запачкается…», - последняя мысль. И приближающийся топот ног – последний звук…
…- Черт, ну почему в мое дежурство? Почему? Андрей!,- поднимают веко, заглядывают в мутнеющий глаз, - Ты слышишь меня, Андрей! Куб адреналина, куб атропина, - полуобернувшись, сестре, - Амбушку… Качаем…
Ладони привычно, одна на одну, ложатся поверх грудной клетки.
- Раз, два, три, четыре, пять. Вдох! Раз… Два… Три… Пять… Вдох!
Один-пять… Один-пять… Последний отсчет. Последний…
- Все. Бросаем. Бесполезно. Семь лет продержался, - поднимаясь, - Другие с таким диагнозом и двух не вытягивали… С этой заразой бороться бесполезно, а он… Каждое утро вставать, ждать приступ и думать, что вот сейчас, вот сегодня…
Доктор стянул резиновые перчатки, кинул их, скомкав, к чемоданчику с лекарствами.
Выходя из комнаты сорвал плакат, прикрепленный кнопками к внутренней стороне двери - Сильвестр Сталлоне в роли Рокки, в боксерских перчатках, вскинувший руки в победном жесте…