Запахнула сцена крылья,
хмурый занавес повис.
Наверху запахло пылью,
заворчало из кулис.
В оркестровой яме пусто –
разошёлся коллектив:
кто-то встретился с лангустом,
кто-то тянет дижестив,
кто-то сам себя за шкварник,
уволок в кафешантан…
В яме возится ударник,
бьёт в турецкий барабан –
он оставлен дирижером
как дежурный вельзевул,
оттого партер и хоры
содрогает громный гул,
чуя дело гулевое,
окосел придверный лев
и орган в три горла воет,
все тональности презрев.
Грох раскатист и неспешен –
Берлиоз его возьми,
виртуоз наел черешен
и ведёт стрельбу костьми:
пуль обглоданных осовник,
усвистя в крутом пике,
разбегается бессловной
блинной строчкой по реке, -
и в беспамятстве смятенном
подбирая сбитых мух,
головастики мгновенно
превращаются в лягух.
Лишь русалки возмущённо
верещат: кикикики, -
воздымая к небосклону
хвостовые плавники,
дуют в дудочки лужанок,
сея страстную тоску, -
но величья барабана
не постичь духовику.