Ты там, за перегородкой, у океана
Стеклышком бурым царапаешь на песке.
Бармен протирает стаканы. Его «Te amo»
Повиснет у той официантки на волоске.
Чего не отмолишь – тем будешь кровить. И чиркать
Последнею спичкой. А родинка у виска
Вдруг будет казаться одной из других песчинок;
Тяжелой монеткой у бронзовых пятиста.
А шрам под губою – твой собственный код агоний,
Глубокий и бархатный. Горечью дернут мед;
Сигналит машина!.. Как будто его догонят.
Как будто тебе кто-то его вернет.
Была бы ты проще: как гулко б кричали стены,
Как долго б копился в клетке густой мазут!
Была бы ты тише: какие б плясали тени.
Его-то успели, тебя – уже не спасут.
Тебе еще зиму, до солнечного апреля,
Настаивать в серый глухой сосуд.
Твой бог отменяет пропасть; чего ж ты скорчилась,
Детка - с колючей проволокой в груди-
Все, что уже исчезло, давно упрочилось,
Встань, отряхни колени и уходи.
Спи, отпусти всех холеных горничных,
Праведных, беспокоящихся друзей;
Ты соберешь сама бестолковых-вторничных,
Медленных-четверговых – и сдашь в музей.
Чтобы потом уже не накрыло глотку,
Чтобы не залпом на то, что «выменял».
Время с парома давно пересело в лодку,
Хитро прищурившись, звякает на будильнике.
Сердце твое не раз подожжет проводку,
Смотри, успевай держаться за все рубильники.
Сколько еще таких на твоих прибудет?
Стеклышко бы не стерлось, того гляди.
Океан еще тих, но идет будить;
Бармен здоровается с Буддой.