Она уже отцвела. Осыпались, поблекли фиолетовые цветы. Нога прохожего равнодушно втаптывает в землю вчерашнее чудо.
…В гости ко мне приехал с севера Костя, художник. Вечером я встретил его в аэропорту. Было темно, и из окна такси едва различались в сумраке силуэты деревьев, высаженных вдоль дороги.
- Пейзаж, - огорчённо вздыхал Костя, - незнакомый пейзаж – словно первая любовь. Его не забыть. А я ничего не вижу. Как же так?
- Ничего. Всё ещё впереди, - утешал я, как мог, своего шумного приятеля.
…Утром в окно хлынули солнечные потоки. Костя проснулся и протопал босиком к балкону.
- Боже! – воскликнул он. – Что это?
И замер, восхищённый.Фиолетово-сиреневый пожар пылал вдоль нашей тихой улочки. Цвела персидская сирень.
- Я мигом. - Костя промчался по лестнице, выбежал во двор и через минуту, сияющий, вернулся, неся огромный букет.
- Воды! Дай воды! Я это сейчас изображу. Поставлю в вазу и нарисую. Какое чудо!
Забыв о завтраке, он достал из чемодана акварельные краски и начал рисовать.
Зная Костину увлечённость, я вышел, чтобы не мешать ему. А вскоре меня захватили дела, и я почти забыл о художнике и о персидской сирени.
Вернувшись, я застал Костю в минорном настроении.
- Что случилось?
- Ты знаешь, - ответил он, я не могу перенести эти цветы на бумагу. Они ускользают от меня.
- Как это? – не понял я.
Костя хмуро молчал. Мы побеседовали на разные отвлечённые темы. Потом Костя сокрушённо сказал:
- Вижу, чувствую А… не могу…
И, покачав головой, с сомнением добавил:
- Персидская сирень…
Я поглядывал на акварель. Действительно, она была безжизненна и холодна.
Костя скомкал её и бросил в угол.
– Во мне, - сказал он, - наверно, ещё живут северные краски. Я не могу поймать солнце в лепестках. Так ярко, так дерзко всё это! Я задыхаюсь.
Следующим утром букет персидской сирени опять преломился в вазе вместе с потоком солнечного света. В воде, на дне хрусталя, заиграли блики из чистого золота.
- Прекрасно! Удивительно! – восклицал Костя – Сейчас я это поймаю.
Но история вновь повторилась – акварель была мертва.
- Как же так, как же так, - бормотал Костя.
Он чуть не плакал:
- Как изобразить это фиолетовое мученье? Мне же не будет покоя…
Ночью внезапно налетел ветер. Он гнул и ломал деревья. Ливневые потоки неслись по оконным стёклам.
Едва рассвело, мы выглянули на улицу.
Что это? Пожар погас. Персидская сирень отцвела в одночасье. Только одинокие лепестки сиротливо, как взъерошенные воробьи, дрожали на ветру.
Костя, стоял, беспомощный и жалкий.
- Что делать? – повторял он – Что же делать?
В тот же день Костя написал свою знаменитую акварель. Она широко известна, её без конца воспроизводят во многих альбомах, она цветёт на обложках книг.
До сих пор не могу понять, как удалось Косте изобразить по памяти эти горящие на солнце лепестки, это золото, льющееся сквозь хрусталь. Пылает фиолетовым огнём персидская сирень. А я думаю…
Мне больно от этой мысли. Неужели, чтобы стать бессмертным, нужно умереть?
Умереть, как персидская сирень за окном.
Р.Маргулис