Наверно, не все знают, что такое «жмых». Но я то знаю хорошо. В детстве он нередко заменял мне хлеб.
Жмых – это спрессованные в табачного цвета брикетики выжимки из хлопковых зёрен. Делали масло – оставался жмых. В другое время он пошёл бы на корм скотине. Но в военные годы жмых имел определённую ценность для людей, он позволял не умереть с голоду.
Прошло много лет с той поры, когда, подсуетившись, можно было торжественно вынести с хлопкового завода несколько твёрдых, пахнущих маслом брикетиков. Но до сих пор преследует ощущение чего-то жёсткого, царапающего горло.
- Мама, - начинал я традиционную вечернюю песню, - дай хлебца.
- Нету его, сынок, честное слово. Ни крошки не осталось. Пожуй жмых.
Противный жмых! Отвратный жмых! Спасительный жмых! Стоящий комом в горле, как горькое, но необходимое лекарство.
…В третьем классе меня учила Нина Ивановна. Высокая, худая, крикливая. Не вспомню ни одного её урока. Иногда мне кажется, что она ничего не преподавала, кроме чистописания. Мы писали на серых газетных полосках. Я сажал бесчисленное количество клякс, они, эти кляксы, расплывались чернильными озёрами на плохой бумаге. Я был похож на небезызвестного грязнулю из «Мойдодыра». Весь – в фиолетовых разводах.
Нина Ивановна смотрела на меня с ужасом и отвращением. Думается, она ставила мне двойки заранее, едва войдя в класс.
Были у Нины Ивановны и любимчики. Она шутила с ними, позволяла провожать до дома и иногда приглашала на чай.
Ох, и хвастались эти ребята! Они составили привилегированное общество в классе и на других глядели свысока. Понятно, что я в число этих избранных не входил и даже не мечтал об этом.
После очередного урока, на большой перемене, в класс приносили несколько буханок хлеба и большую жестяную банку с абрикосовым повидлом. Мы жадно, как волчата следили за процессом раздачи долгожданного угощения.
Я сидел на последней парте, очередь до меня обычно доходила не скоро. Но приходилось терпеливо ждать, глотая слюни.
Как и обычно, в этот день я мысленно отгородился от всех в укромном своём уголке и,поскольку фантазия у меня была богатой, представил, что класс – это корабль, ученики – матросы, а Нина Ивановна – злой и ворчливый кок. «Злой и ворчливый» - со злорадством подумал я. И тут наши взгляды встретились. Я поймал холодок змеиного обещания неприятностей.
- Маргулиус, - сказала Нина Ивановна, она всегда намеренно искажала мою фамилию, чем вызывала бурное веселье класса – Маргулиус, ты никак добавки захотел?. Нету, дружок, к великому сожалению, наш завтрак на добавки не рассчитан.
Я побледнел.
- Нина Ивановна, - сказал я, запинаясь, - вы меня сегодня не кормили.
Змея подскочила, как ужаленная.
- Что? - прошипела она, - уж не хочешь ли ты сказать, что я присвоила твой завтрак? Я – день и ночь пекущаяся о вас! Я – сама недоедающая! Да как же тебе не стыдно, Маргулиус!
В классе воцарилась напряжённая тишина.
- Дети, - тихим, умильным голосом сказала Нина Ивановна, - милые дети, кто из вас видел, что я давала Маргулиусу хлеб с повидлом?
Поднялось несколько рук.
- Спасибо, дети. Прошу вас, будьте свидетелями. Мы сейчас пройдём в директорский кабинет, и вы оправдаете и защитите меня.
Она смахнула слезу и крикнула, обращаясь ко мне:
- Пойдём же, ты, ходячее недоразумение! И откуда ты взялся на мою голову?
- Я не пойду, - сказал я, - мне не надо вашего хлеба.
Нина Ивановна взвизгнула, подскочила ко мне и, больно ухватив за ухо, проговорила отчётливо и с ненавистью:
- Я десять лет работаю в школе. У меня – честное имя. Никогда не позволю его позорить.
Она с силой потащила меня в коридор.
Директором была старая толстая тётка. Очень больная. Меньше всего ей нравились всякие беспокойства и конфликтные ситуации. Она пожевала губами и спросила:
- Ты понимаешь, что был глубоко неправ?
Мне хотелось есть и хотелось плакать. Я не знал, как оправдаться и что сказать.
- Ну! - прокричала Нина Ивановна, - Ты ел хлеб с повидлом?
- Да, - прошептал я.
- Иди, Маргулиус! Глаза бы тебя не видели.
И я ушёл.
Дома я пожевал брикетик жмыха. Перед глазами в сотый раз проходила позорная сцена моего бессмысленного унижения.
- Почему? – задавал я себе вопрос и не находил ответа. Я еще плохо понимал жизнь, в которой добро так тесно переплетено со злом.
Р.Маргулис