Это было в прошлую субботу. День был тёмно-серый, грязный, мокрый, густой, тёплый, как проталина в сугробе. Моросил дождь. Было тепло, но всё равно как-то безрадостно и тёмно-серо. Никак. Машин было мало. Они все были забрызганы грязью, поэтому все стали одного цвета. На загоревшийся красный они медленно и неуверенно подкатывались к перекрёстку по мокрому асфальту и, едва остановившись, нетерпеливо трогались снова. Водители торопились в тёплые уютные квартиры.
У обочины стоял старик. Это был обычный старик - высокий, немного небритый, с короткими седыми волосами, в тёмно-сером худом ватнике, галошах, с палочкой. Лицо его было худое и втянутое, с глубокими морщинами, спускающимися вниз - от глаз к подбородку. Бесцветными слезящимися от промозглого весеннего ветра глазами он смотрел внимательно, не отрываясь, в одну точку. Он смотрел на мокрый грязныц асфальт. Там, на дороге, в нескольких шагах от него лежала собака.
Собака была маленькая и рыжая. Она лежала поперёк дороги так, как и упала от удара машины. Не было ни крови, ни неестественной позы, ни стонов. Она просто лежала, старик просто на неё смотрел, машины просто её объезжали. Машины всегда стараются объезжать сбитых собак, не только в такую погоду.
Когда машины стояли на светофоре, всё это было хорошо видно: безлюдная улица, мокрый, блестящий серым асфальт, старик, собака. Когда машины тронулись, рыжее тело замелькало между колёсами, а от старика было видно только осунувшиеся плечи, худое лицо и бесцветные глаза, которые смотрели в одну точку.
Я проехала один перекрёсток. Я думала, почему водители всегда так осторожно, с таким трепетом и чувством вины объезжают сбитых собак? Я думала, почему водители никогда не остановятся, чтобы убрать собаку с дороги? Я думала, почему тот старик стоит у обочины и смотрит, и не переходит? И мне почему-то представилось, что это его собака. Что ещё несколько минут назад они вышли вместе, на прогулку или в магазин, что она бежала впереди, лаяла и виляла хвостом, или не лаяла, но была довольна и серой погодой, и свежим воздухом, и стариком. И мне представилось, что вот он стоит у обочины, и мимо летят машины, и он не знает, как теперь убрать её с дороги. Мне представилось, как он выходит на середину дороги, с палочкой, как пытается медленно, неловко нагнуться... На втором перекрёстке я развернулась.
Когда я снова оказалась на этой дороге, все машины стояли на светофоре. Старика уже не было у обочины, а рыжее маленькое тело по-прежнему лежало на мокром асфальте. Я остановилась прямо перед собакой, включила аварийку, чтобы забрызганный весенней грзью одноцветный поток объезжал нас стороной. Нас - меня и собаку. Я вышла из машины и подошла к ней, чтобы убрать её с дороги. Она была живая и смотрела на меня одним глазом. Рот был открыт, она тяжело дышала, на зубах и шершавом языке была кровь. Я долго не могла её поднять. Она была очень тяжёлая, а я боялась сделать ей больно. Я понимала, что, скорее всего, она уже не чувствует боли, что она умрёт, и время уже перешло на минуты. Но всё равно боялась сделать ей больно. Какая-то девушка в синей шапке набирала воду на колонке. Я подняла рыжую собаку и осторожно перенесла её с дороги к какому-то деревянному забору, на небольшой островок оставшегося снега. Я вернулась к машине, выключила аварийку, тронулась с места. На ладонях, на рукавах, на коленях была весенняя грязь, которая стекла с рыжей шерсти.Колени дрожали, я ехала сотню и всё мне казалось, что этот перепуганный глаз до сих пор на меня смотрит. Что это был за старик? на самом ли деле он смотрел на собаку или просто ждал, чтобы перейти дорогу? Почему я вернулась, ведь много раз проезжала и никогда не возвращалась? Что она чувствовала, когда я несла её с дороги, а она смотрела на меня уже стекленеющим глазом? Почему я положила её на снег и уехала? Почему вот теперь я еду сотню и думаю, и думаю, и никак не могу всё это отпустить?..
Наверное, если бы с этой собакой мы встретились до того, как в моей жизни появился в приют, мне было бы больно, но я бы не вернулась. Наверное, если бы мы встретились тогда, когда в жизни моей был только приют, я попыталась бы её спасти. Мы делали бы рентгеновские снимки, кололи бы преднизолон, гексаметазон, линкомицин, обезболивающие... а потом, через день или два, она всё равно умерла бы у меня на руках. Почему мы с ней встретились? Почему я вернулась? Что это было - стыд, совесть, жалость? К кому я вернулась - к рыжей собаке или с тому старику? Кому из них я хотела помочь? Себе? Для себя вернулась?
Когда через час я возвращалась обратно домой, рыжая собака по-прежнему лежала на этом маленьком островке весеннего снега. Она умерла. Глаза были закрыты, голова откинута назад.