Колпак–прическа, носик-слива,
улыбка-шик на два лица…
Таким все помнят Гека Финна,
совсем пропащего юнца,
И Сидорова – негодяя…
отличник, злостный хулиган –
По жизни шёл, судьбой играя,
ни разу не цепнув стоп-кран...
И хмыкали – любимчик славы:
всё сходит с рук или в карман,
Готов палить - всегда же правый,
струя в глазу, в балде дурман?!
И дальнобойщик, и Котовский,
и нужный СМЕРШу волкодав,
и свой везде, реальный в доску...
Нет, всё же Говорухин прав:
Как начал он, так и продолжил,
играл не роли, а себя.
Моментом истины в пригоршне
вернётся к вам, слезой дождя,
Но не унылого, как ложе,
с которым ноет и болит...
Он был ранимым, тонкокожим,
и завистью чужою сыт.
И... гадко тёрли лапы-руки:
глядите - вылитый наглец!
Попросит пусть, и на поруки...
Что, доигрался?
Наконец!
Дошел до ручки, ишь - светило,
видали мы и не таких?!
Не то, конечно, подкосило
и выхватило из живых,
Послав навек в разряд великих,
простых российских мужиков.
Он был женьшенем, облепихой
в краю репья и лопухов,
Из разного замеса теста,
тянувших соки, как нитрат...
И снова не находишь места
от преждевременных утрат.