Старец угрюмый глядел на играющих рядом детишек,
Старец душой, не в летах, к ним такие слова обращая:
«Смейтесь пока, веселясь беззаботной и радостной жизни.
Час ещё чёрный придёт, когда вдруг вы поймёте, как тяжко
Быть принадлежным к сему отвратительно злобному роду –
Горше найдётся ли участь для тех, кто проклятием свыше
Жить обречён, повинуясь нелепостям скорбного рока,
В этом обличье, на этой земле, раздираемый сотней
Острых желаний и тысячью разных обид и напастей,
Средь безконечного множества столь же спесивых и жалких?
Что-то искать каждый день, и с собой, и с другими сражаясь,
И, добиваясь несбыточных прихотей, жертвовать лучшим,
Только лишь боль и страданья взамен получая на гибель.
Тот ли безумен, кто хочет бежать от безумного мира,
Радость покоя найдя в безтревожных мечтаньях и грёзах,
Скрыться скорей от орущего диким и алчущим воем
Стада, где всякая ложь и коварство, свирепая подлость
Не удивят никогда никого, не покажутся слишком
Крайними, а побудят только далее в том изощряться?
Жить, угнетаясь концом неизбежным, не ведая бедствий
Будущих, что стерегут на безцельном пути, заставляя,
Суетно маясь, хранить прозябание это пустое.
Здесь ни друзей, ни союзников нет. В этой яростной схватке
Каждый лишь сам за себя. И всегда побеждает подлейший –
Тот, кто, жестокость усвоив как главное правило жизни,
Личную выгоду сделал мерилом всего, презирая
Прочее. Он предаёт, и меняет личины, и губит.
Но для чего? Неужели для смерти, забвенья и праха?
Это и есть нашей жизни удел? А иначе какая
Цель у неё? Или, может быть, так просто – жизнь ради жизни?
Что же ещё? Ведь и правда – что было дано произволом,
Так же и отнято будет, а значит, цены не имеет
Вовсе она никакой. Вот и нет ей других оправданий,
Кроме как, новую жизнь породив, и её на мученья
Бросить, как в бурное море, в пучину страстей и пороков,
Чтоб и она в свой черёд испытала в насущных заботах
Тяготы все и невзгоды. А если и будет минута
Передохнуть ей, то горестных мыслей дурная отрава
Душу неволит, и пуще всего нас страшит и терзает
Мрака грядущего тайна своей неизвестностью скрытой.
Так и выходит, что, как ни бодри себя глупым весельем,
Кратки мгновения счастья и призрачны. После них больше
Грусть и тоска, и печаль умножаются в проклятом сердце.
О, да, воистину, самый последний из клоунов жалких
Больше разумен, чем мир этот, где мы все, будто играя,
Изображаем кого-то без всякой на то себе пользы!»