Клетка моя пуста. Только я, четыре стены да солнце.
Поильничек сух, а я ведь жажды совсем не терплю.
В кормушке – шаром покати. Он, вобще, вернётся,
тот, кого я люблю и жду? Я-то знаю, что по рублю
нас продают и покупают на птичьем рынке.
Белых, хвостатых, умных, подвижных – ртуть…
Кто-то уносит домой в голубой шерстяной косынке,
кто-то – в лабораторию, и тут уже не обессудь,
а выживай, как можешь. И если хочешь остаться,
трескать зерно и получать по разнарядке своё молоко,
то научись быть терпеливой. Изредка – да, кусаться,
но в основном относиться к экспериментам легко.
А главное (и это главное, несомненно) –
не допустить, чтоб развился стокгольмский синдром.
Не полюбить мучителя, этого нежного джентльмена,
приходящего Из дому, где пил он вонючий ром,
где спал он с женой, а, может, совсем с другими.
Придёт, нацепит халат, откроет журнал дежурств,
проверит, что там с номером семь (это моё, моё имя!),
прикинет: вот уж не знал, что у этой – такой ресурс.
А я, на задних сидящая, где я? За гранью риска?
Чего мне ждать от этого ласкового стервеца?
То ли – достанет из клетки и скажет: крыска,
ну вот и я, твой зверь, прибегающий на ловца.
Станет по брюшку гладить, и щекотать за ухом,
и целовать во влажный и вечно холодный нос.
Или… задумается, прищурится близоруко…
Из клетки – за хвост… пока не успела собраться с духом…
Хряснет об стенку… и результат запишет: «Вразброс».