"Когда то жизнь была другая..",
Сказал старик своим друзьям,
Глаза он опустил, невольно плача,
И со стола поднял гранён-стакан.
В стакане полчаса уж водка стыла.
Объёмом, как всегда, по пятьдесят.
И лишь она, за жизнь ему не изменила,
Хотя и без неё его на вряд уже простят.
В глазах измученных за жизнь и старых
Друзья его читали стыд и жуткий страх
Да нет, он был ещё совсем не пьяный,
Но жизнью пьян, в которой сам же виноват.
"И что же так, что изменилось?",
Друзья задали остро свой вопрос.
"Да вроде ничего, всё вроде так и было,
Но только стало как-то больше слёз"
"Слёз тех, кто ждёт от жизни счастья,
Кто любит жизнь, людей, и их любовь чиста,
Кто верит в Бога и всегда плюёт в ненастье,
У тех, кого всегда душа с рождения ясна"
Старик замолк, взял в руки полупустой "пузырь",
Налил ещё в стакан полстопки чистой-чистой,
Вздохнул и чокнувшись с толпой продолжил "пир":
"Я что хочу сказать, быть может вы поймёте,
Ведь раньше жизнь всегда хвалила чистота.
Та чистота, которая ..., ну как сказать..., отчизна,
Я приведу пример, её ведь не придашь и если там беда"
Друзья кивнули полупьяному по "пиршеству" соседу,
И снова задали до боли каверзный вопрос:
"Ну что же, дед, тебя так мучает уже полвека?"
В глазах опять слеза, по щёкам новый ручеёк
"Ох, как же не понять вам глупые вы люди?
Ведь в жизни главное то есть одно - любовь.
Любовь к той женщине, от которой будут ваши дети,
Любовь к друзьям, которые тебя уж знают наперёд
Любовь к семье, в которой ты совсем вчера родился,
Любовь к земле, которая тебе насущный хлеб даёт,
Любовь к отцу, который мне вчера опять приснился,
Любовь к рассвету, что тебе закат вчера принёс.
Особенно важна ведь в жизни нашей правда,
Которую так часто мы жалеем близким говорить,
Мы унижаем честность нашей с вами мысли,
Но без укора за спиной друг друга мы стыдим.
А что на самом деле делают безвольные те люди?
Они приносят близким людям только боль.
Ведь так сейчас гораздо проще, просто, думать.
Та правда, что в душе их губит, это страшный гной.
Слова: "люблю" - сейчас уже совсем неважны.
Их говорят повсюду, словно семечки плюют.
Потом семья, земля, отец, друзья...."
Прервав полслова он рукой махнул, как подытожил.
Ещё стакан налил, закинул в глотку, встал.
Слеза упала со щеки, как, словно, на дорожку.
И также молча вдаль себя куда-то отпустил.
Лишь только в след из своры тех друзей раздался голос:
"Эй, дед, скажи, а сколько тебе всё же лет?"
Он глубоко вздохнул и постоял ещё немножко:
"Двадцать один...", так же и побрёл в сиреневую даль один.
Он дикий пёс в той жизни, что сейчас пустая.
Он брошен, одинок, и дела никому до этого уж нет.
В глазах всё тот же страх, а с виду то он молод.
А на душе творится полный бред...