Июнь, дожди, футбол и огороды.
В июле будут родственники к нам.
И жизнь летит-торопится и годы
Рассовывает ловко по углам.
Как жаль, что ты живёшь не в Интернете,
Прислал бы фотографию свою.
Моё лицо, увы, за всё в ответе,
О чем я в фотографиях пою.
В газете их порою ставят в номер.
Знакомые, чужие просят дать.
Даю почти что всем, почти что… кроме
Любителей нахально наседать.
Тебя не забываю. Понемногу,
По-тихому с тобою говорю
О том, что не доверил бы и богу,
О том, чем я дышу и чем горю.
Ты - взгляд с иконы старой, волоокой,
Сумевшей избежать тепла огня
Романовского бешеного срока,
Дошедшая, как вера, до меня.
Ты - совесть безответная, скупая,
Молчание среди богатой лжи.
Ту – правда, не заметная большая,
Способная нарваться на ножи.
Хотя… пора уже остановиться.
Сегодня все каналы говорят,
Что там, у вас в Хакасская столица
Недавно раздавала детям яд?
Иль, может, простудился кто от чиха.
И я уже представил:
Вот, она!
Сидит невиноватая врачиха
И знает: не её кругом вина.
Начальники рассыпались, как перхоть.
Ответственности больше никакой.
Куда уйти? Куда от них уехать,
Откуда им, чужим махнуть рукой?
В Саяны ли податься бедной, в горы?
Уйти ли насовсем за Енисей?
Сибирские разгульные просторы
Пока ещё хранят своих людей.
Надолго ли? Тайгу вон жгут нещадно.
И рубят, как попало заодно.
В душе таких людей не очень ладно.
Им видятся парижи и вино,
Дворцы за баснословные откаты,
Футбольные команды англичан,
Блатные депутатские мандаты
И мантии и кисточки от РАН.
И всё за то же, краденое в горе.
Прости, меня здесь снова занесло.
Ведь хочется опять увидеть море.
Сегодня оно словно НЛО.
Ну, что же? Остаётся лес с грибами.
И ягоды на грядке и цветы,
Ромашками зовущиеся, маме.
И это вот письмо, в котором – ты.
И Солнце остаётся и закаты,
Пекинские большие пять колец.
Ну, всё, пожалуй. Шлю привет ребятам.
Тебя целую искренне.
Конец.