Произнося мне приговор, вы дрожите от страха больше, чем я, идущий на костер!
Д. Бруно
Февраль. На площади цветов
В позорном платье санбенито,
Среди разлива голосов
Стоял философ и открыто
Смотрел на ужас папских псов,
В ком сердце мантией убито.
- Без покаянья! Еретик!
- Дрожи поганый просветитель!..
- Как бледен смелый этот лик…
- Прощай мой друг и мой учитель!...
- Наипервейший еретик,
- Сгорел бы папа утешитель…
И эшафот как пьедестал
Для мудреца и для героя.
Распятье он не целовал,
Ведь нет загробного покоя.
Джордано гордо умирал
От рук церковного разбоя.
Костер пылает, лижет грудь.
Молчит пророк и стон не слышен.
Планета, подвиг не забудь
Того, кто верою возвышен!..
Костер пылает, лижет грудь,
Работой дьявольской унижен…
Пособник серых, жадных орд,
Наиглавнейшее оружье
Крестовых хищничьих когорт,
Как возвеличило бездушье
Весь этот духовенский сброд!
Народ застыл, пред ним распутье,
Но он проснется чист и горд.
Пока же страх иль недоверье,
Порою злоба и отпор;
Иль откровенное сомненье,
Всегда рождающие спор;
Иной раз зыбкое смятенье;
Подчас младенческий задор,
Довлеют слабыми умами,
А тот, кто мыслью окрылен,
Растоптан пошлыми ногами,
Но вскоре будет воскрешен!
Его ничем не запятнали.
Он вновь, теперь навек, рожден.
Из пепла каждою частицей
Восстанет попранная честь
И неподкупною десницей
Обрушит справедливо месть.
Приди, правдивая зарница,
Чтоб растопить глухую лесть!
Огнем не выжечь в сердце веру
И не развеять вольный дух.
Здесь разгуляться надо б гневу,
Чтоб погасить в себе испуг.
Свободу освятить, как деву,
И пасть, коль надо, без заслуг.
Джордано умер, но потомки
Подняли разум до высот.
Лишь мракобесия обломки
Еще лелеют тайный гнет.
Его напутствия негромки –
Познанье в «святости» растет.
А это лучшее надгробье
Для тех, кто жизнью утверждал
Мечты и мысли стоголовье,
И за идею умирал.
Теперь для разума раздолье:
Как этот день Джордано ждал!..