Разноцветный ситец заката
вечер накинул на плечи возлюбленной ночи.
Небо висело старым плакатом,
разодранным в клочья.
Разгуливал в городе гул,
точно ветер, ударившись в пьянство
и подавшись в загул,
от отчаянья выл, и пространство
заполнялось такою тоской безысходности.
По городу шёл человек.
Всё вокруг клокотало, бурлило, кипело,
метался взъерошенный снег,
как зверёныш в капкане, а тело,
не сам человек, а тело пустое плелось спотыкаясь.
В эту ночь, как и год назад,
повторилось всё в точности.
Был таким же прекрасным закат,
не хватало лишь прочности
бытия, всё остальное – до мелочей:
снег, человек и ветер.
И сцена была,
но пустая
и без кулис.
И скуливший пёс семенил у ног.
И пьеса шла,
но без действующих лиц.
И зритель был. Единственный. Бог.
А Рима не было. Он сгорел,
как и первых три.
Человек уже ничего не хотел,
ибо был нищ внутри.
Он давно перестал мечтать,
потому что был очень стар.
Он мог бы во снах летать,
но был безнадёжно стар.
Ему было всего лишь тридцать.
он мог бы любить и петь,
он мог бы не торопиться,
но он хотел умереть.