Поминальная свеча

               
В моём доме  постоянно горит поминальная свеча – свидетельство  непреходящей любви и признательности самым дорогим и близким людям.
Их, безвремнно ушедших из жизни, с каждым днём, к сожалению, становится больше и   больше.  Все они останутся в сердце, пока я дышу и топчу эту землю.
Но есть один человек, свеча которому абсолютно неугасима.
И не потому, что он мой родной дед, отец моей мамы,
хотя и это – немаловажное обстоятельство.
Я должен рассказать о нём, о той прозрачной и чистой капле, в которой наиболее ярко отразились мир и время.И это , несмотря на то, что дед прожил негромкую и даже в чём-то необязательную жизнь.
Я спешу познакомить вас,  уважаемые читатели. Уверяю – не пожалеете.
Итак, Израиль Ильич Хоросухин.
Кое-кто, как я вижу уже морщится и даже с досадой отбрасывает эти строки.
- Подумаешь, - говорят они, - опять очередной еврей. Читали, знаем.
Пожалуйста, милые всезнайки, можете заняться другими, более интресными делами. Я ничего вам не навязыаю. Да и не имею на это права.
И почему только я решил, что близкое моей душе может отозваться болью, интересом, нежностью в других душах?
Не прав! Не прав!
И всё же я должен  зажечь прилюдно эту поминальную свечу.
Вот она уже горит. Здравствуйте!

Говорят, что я внешне очень похож на Израиля Ильича.Это правда.Я сравнивал фотографии.В достаточно солидном и серьёзном возрасте я – вылитый он.Однажды меня обожгла мысль:
- А, может, он и не умирал? Может он ходит по земле в моём обличье? И обращается к людям моими стихами? И шутит моими шутками? И влюбляется в женщин с моею пылкостью? Это нужно обдумать.
…Был первый послевоенный год.Вечером я вместе с отцом и мамой отправился смотреть фильм.Тогда такой поход был целым событием.Сеанс длился не полтора-два часа, как сейчас, а вечность.После каждой части фильма включался свет.Заводили патефон.Играли модные тогда фокстроты.Молодёжь танцевала.Те, кто постарше, терпеливо сидели на своих местах и скучали.Ребятня носилась по залу.
Лента частенько рвалась.И тогда в темноте начинался пронзительный свист и крики  «Сапожник!,  Сапожника – на расправу!».Кстати, если пауза затягивалась, киномеханика могли и побить.
Но я отвлёкся.
Помню тёплый вечер.Ещё цвела акация. Ещё не роняла она  на землю длинные,коричневые, сладкие стручки.Вся жизнь ещё была впереди.
По дороге в  поселковый клуб я  вспомнил, что забыл положить в карман подсолнечные семечки – непременный атрибут тогдашнего посещения культурного заведения.
Я ринулся назад, открыл дверь и окаменел.
Дед целовался. Целовался с одной из наших соседок.Их было несколько, временно одиноких, у которых мужья застряли на трудовом фронте.
Я никогда не предполагал, что дед в наше отсутствие будет целоваться, и остановился, испуганный и трепещущий. Наверно, у меня был очень глупый вид, потому что женщина, увидев меня, оторвалась от дедовых губ и засмеялась.Засмеялся и он сам, нисколько не смущённый и не обескураженный.
Я опрометью выскочил на улицу и в несколько прыжков догнал родителей.
 - Мама, - закричал я, - они целуются.Дед и тётя Лена.
 - Опять! – с досадой сказала мама.
И мы молча пошли дальше.
После этого случая я долго не мог смотреть на деда без какого-то стыдного чувства.
Соседи говорили:
 - Таких людей, как Израиль Ильич, не бывает. Он пришёл к нам из другого мира.
Возможно, это было правдой.Сейчас, по прошествии стольких лет, я всерьёз предполагаю, что дед был инопланетянином.Он многое знал сверх того, что положено знать обычному, нормальному человеку и очень тяготился земной жизнью.
Одна небольшая, но существенная деталь – дед был инвалидом. Вместо левой ноги у него быля культя.Нога была отрублена почти по самый пах.Естественно, дед носил протез.
Я часто спрашивал:
 - Дед, расскажи, где ты потерял ногу?
Он отшучивался.И всегда по-разному.
В детстве у меня не было ближе человека. Но я ничего не знал о его прошлой жизни, жизни до меня.Не знаю и сейчас.
Откуда он? Из какой семьи? Почему много знает?Где он учился?
А что учился - и основательно – в том не было сомнения. Любую тему он мог поддержать, развить и повернуть так, что люди только рты разевали.
В компании родных и близких не было интереснее, занимательнее , теплее и душевнее собеседника. При посторонних он как бы уходил в себя и молчал.Но молчание это не казалось обидным.Его озарял прелестью внутренний свет.
Уже став взрослым ,я познакомился с младшими дедовыми сёстрами. Их было много, и все они жили в одном городе – Полтаве.
Однажды я приехал к ним в гости.Деда уже не было на земле.Как я теперь всё чаще и чаше предполагаю, его забрал Космос.
Тётки ,  все похожие друг на друга, как две капли воды, обласкали меня, окружили небывалой заботой.
Я постоянно пытался навести разговор на бесконечно занимавшую меня личность деда.Но они мало что знали.Их воспитал детдом.Самая старшая смутно помнила сказочную, по её словам, жизнь в каком-то удивительном дворце.Но она не утверждала, что это правда.Её  реальностью был детский дом и царившие в нём нравы.Этого я понаслушался.
Кстати, в том давнем детском доме были только еврейские дети.На моей памяти тётки хлопотали о встрече выпускников этого учреждеия – приближался какой-то его юбилей.
Высокий полтавский начальник, к которому обратились за разрешением на встречу, потребовал список участников.
Ему принесли список, состоявший из одних еврейских фамилий.
 - Что это? – закричал начальник. - Вечер выпускников или сходка агентов Мосада?
Празднование было запрещено.
Но я опять отвлёкся.
Я спросил у тёток, знают ли они, когда и как дед потерял ногу.Тётки изложили свои версии – путаные и недостоверные.
Но, сопоставив все рассказы, я выделил то, что совпадало.
Это был большой еврейский погром.Неясно, когда и в каком городе.Результат погрома – гибель большого, красивого дома, даже дворца, несчастье с дедом, сиротство его сестёр.
Одна из тёток наклонилась ко мне и шепнула:
 - Не сочти меня за сумасшедшую, но я убеждена, что это сделали они, те, кто сегодня у власти.
Шли 70-ые годы прошлого, двадцатого века.
Я сразу бросился копаться в памяти.
Дед никогда не конфликтовал с властью.
Даже больше.Он испытывал перед ней ужас. Он никогда не работал ни в одном советском коллективе.Если его вызывали в какую-нибудь контору, он цепенел от страха.Его начинала бить мелкая дрожь.
Лишь однажды на моей памяти он согласился поступить на службу.И это кончилось катастрофой.
Его взяли на должность библиотекаря в нашу поселковую библиотеку.
Дед долго сомневался, бесконечно советовался, идти или не идти.
Пошёл.Целую неделю он был счастлив, помолодел, светился улыбками.
На седьмой день библиотека сгорела.Всем было ясно, что это поджог.Иными словами – диверсия.
Деда, как подозрительного и никому не понятного человека, затаскала прокуратура.Удивляюсь, как он остался жив.Я глядел на него и видел живого покойника, зайца, попавшего в лапы тигра.
Так оно и было.Ужас перед властью был бесконечным, всепоглощающим.Дед понимал, что власть – это чудовище, с которым нельзя шутить.Быть может, там, в Космосе, откуда дед явился в наш мир, таких властей не бывает?
Когда расстреляли цвет еврейской поэзии – Переца Маркиша, Льва Квитко и других – много ночей дед рыдал, как ребёнок.
Иногда я думаю, кем бы он стал, Израиль Ильич Хоросухин, в других жизненных условиях.И осознаю, что он стал бы добрым волшебником.
Совсем маленькому он мне говорил:
 -  Посиди полчаса спокойно, и дверь сама откроется.
Тогда я ему верил.Верю и сейчас.Просто полчаса для ребёнка очень много.
Он  как-то по-особому читал стихи.Я никогда больше не слышал такого чтения – таинственно и загадочно-красивого.
А когда он рассказывал библейске истории, то казалось, что он их рассказывает, как очевидец.Как скиталец – Вечный Жид. А, может, это он и есть? Ещё одна  таящая загадку версия.
Дед был первым читателем моих детских стихов и поэм.
 - Тебя ждёт большое будущее, - говорил он мне, - только, пожалуйста, поступи в университет.
Он дождался моего поступления и умер.Буквально через несколько дней.
Я гляжу на его фотографию и вновь думаю: а вдруг он – это, действительно -  я? И впереди ещё много скитаний.
Но нужна ли в таком случае поминальная свеча?
                Р.Маргулис.