Каждую зиму, если за окном вьюжит, я, просыпаясь ночью, слышу : "Не отпускай, пожалуйста…Я не хочу…" И чувствую холод маленькой хрустальной ручки.
Где она сейчас...
*********************************
Она была неказистой и угловатой, частенько неуклюжей, иногда смешной, но всегда такой милой и наивной, что временами от умиления начинало щекотать в носу, как после хорошего табака. Случись что, нисколько не сомневаясь, она рванулась бы наперерез летящему во весь опор скакуну, чтобы выхватить у него из-под ног брошенного котенка, хотя сама в обычный день белела и падала в обморок от вида кончика мышиного хвоста. Маленькая, хрупкая, словно недавно пробившийся к солнцу молодой побег, она удивляла вас каким-то необыкновенным внутренним стержнем, неуемной энергией и раздольным сердцем. Часто хотелось разобрать ее, словно заводную игрушку, чтобы посмотреть, что за неведомый механизм, дающий ей неисчерпаемую жизненную силу, спрятан в этом крохотном теле. Едва заметная в больших комнатах, она была везде и нигде, но всегда. Ее незримое присутствие угадывалось иногда по скрипу половиц под легкими шагами в разных частях комнат, или по звуку падения очередной разлетающейся вдребезги чайной пары, сопровождаемого отборной мужицкой бранью (откуда в ней, взращенной словно заморский цветок в теплице, находились все эти слова, из каких глубин прорывался в эти мгновения прокуренный бас, никто уже не спрашивал, потому что на все вопросы она только хлопала своими зелеными, цвета бутылочного стекла в обрамлении густых подкрученных ресниц глазами, молча пожимая плечами, опускала голову и убегала). Кроме этих редких излияний с ее стороны, никто и никогда не слышал ее голоса. Все уже привыкли к ее присутствию в доме, не пытаясь вспомнить, кому и кем она приходится, откуда появилась, сколько времени прошло с тех пор, как они стали прибегать к ее помощи. Она просто жила рядом, и всем от этого было тепло и уютно.
Среди всех ее достоинств и недостатков, у нее имелась одна ужасная привычка, победить которую было невозможно, и со временем всем пришлось смириться с этой странностью ее многогранного характера. Дом наш стоял на вершине утеса, с одной стороны к нему вела длинная извилистая тропинка, начинавшаяся у подножия горы, и заканчивавшаяся лестницей, примыкавшей непосредственно в дому, а противоположная часть нашей, можно сказать,крепости была словно продолжением горы, сливаясь с ней и великолепно дополняя картину окружающего ландшафта. Окно комнаты, в которой жила она, выходило на глубокую пропасть, такую бездонную, что брошенный вниз камень долго летел, и даже эхо, теряясь в глубине, не возвращало звук от падения.
Иногда, зимними вечерами, когда снег валил стеной и, подсвеченный луной, превращался в какой-то волшебный занавес, который вот-вот откроется, обнажая сцену, где будет происходить сказочное действо, она открывала окно, полубоком, свешивая ноги наружу, усаживалась на подоконник и смотрела на летящие в неизвестность снежинки. Она ловила их на ладонь, на которой те почему-то не таяли, и очень внимательно разглядывала, любуясь каждой светящейся гранью, радуясь каждому новому узору, пристально вглядываясь внутрь, словно видя там что-то в глубине. В такие минуты, она старалась не дышать, и в восхищении замирала, становясь похожа на стеклянную фигурку-сувенир, которые дарят на рождество.Налюбовавшись вдоволь, сдувала снежинку с ладони, чтобы та могла продолжить свой неожиданно приостановленный полет, и начинала выглядывать в метели новое чудо. В эти мгновения она сама была частью этого снежного мира. Я, иногда тайком наблюдая за ней, ловил себя на мысли, что она словно хрупкий зимний эльф, словно дыхание сказки, прильнувшее к подоконнику, вот-вот взмахнет прозрачными крылышками и полетит, уносимая от нас гонцами зимы.
Однажды среди ночи меня разбудил проникший в сознание извне неприятный, чужеродный звук, который прорывался сквозь завывающий гул метели, словно кто-то маленькими острыми коготочками царапал по стенам. Я некоторое время лежал, вслушиваясь в звуки спящего уже дома, в шелест снега за окном, укутывающего все вокруг белой шалью, звук не прекращался, я поднялся, зажег свечу и пошел разыскивать источник разбудившего меня, еле уловимого скрежета. Дверь в ее комнату была приоткрыта, я подумал, что имею право заглянуть туда. Мне показалось, что все как будто на своих местах, сделать какие-то более конкретные выводы не представлялось возможным, потому что комната освещалась лишь тусклым светом луны, пробивавшимся сквозь пелену снега, но что я понял сразу - нашего маленького ангела в комнате не было. В волнении подбежав к распахнутому окну, я увидел ее, висящей над пропастью, хрупкое тельце дрожало под напором ветра, белая кожа светилась снежным блеском. Видимо, потянувшись за новой редкостной красоты снежинкой, она соскользнула с подоконника, и теперь ее маленькие пальчики цеплялись за какой-то невидимый выступ в наружной кладке стены, стараясь как-то удержаться от падения в бездну. Я схватил ее крохотную ручку, чтобы втащить в комнату. Она смотрела мне прямо в глаза. Мир перевернулся, даже не возможно было понять, не удержи я ее, полетит она вверх или скользнет вниз. Боже, что это был за взгляд! Ни печали, ни ужаса, ни страха не увидел я в этих огромных, глубоких, зеленых глазах, они светились надеждой, светлый луч которой проникал в самое сердце. «Не отпускай, пожалуйста…Я не хочу…» - выдохнули ее замерзшие, отливающие голубизной губы. Хрустальная маленькая ладошка легко выскользнула из моей теплой руки, вьюга закружила с новой силой, унося с собой все, что оказалось в ее власти.
Продолжение истории предложено моим другом Михаилом:
http://www.stihi.ru/2011/07/14/8180