Спать Вам вполглаза всегда, Гулливер, вспоминая о путах –
Нитках просмоленных, скрученных туго на зависть канатам,
К волосу каждому крепко привязанных за полминуты,
Ровно за столько же ловко примотанных к колышкам рядом.
Просьбами зряшными в шок приводить пожилых окулистов,
Чтобы вставляли в очки лишь от стрел защищённые стёкла,
И нарекания слушать в тавернах обидные: «Мистер,
Глупо яйцо бить плашмя – посмотрите, вся скатерть промокла».
Бодрствовать тоже вполуха, предчувствуя шаг великанский –
Тяжкий и гулкий, подобный падениям башенных кранов:
– Это не гром, горожане, спасайтесь! Вильгельмом Оранским
Вас заклинаю, гиганты ворвались в столицу туманов!
В тех же тавернах, увидев ножом расщеплённые кости,
Нудно бубнить над тарелкой: «Не надо, я внутрь не полезу,
Лучше уж в клетку заприте, но только, пожалуйста, в гости
К деткам вы с ней не ходите, и в храм выпускайте на мессу».
Сонной кобыле на ухо шептать о ремёслах/искусствах,
Громко кричать на извозчика: «Прочь, самый худший из йеху!»
До исступленья смеяться, когда окружающим грустно,
И горевать беспричинно в тавернах средь общего смеха.
«Видно в Лапуту болезнь подцепил, что бессмертьем зовётся», –
Вслух объявить санитарам в кабинке решётчатой лифта:
«Ждёт меня сам император Страны Восходящего Солнца,
Я напишу ему позже из клиники доктора Свифта».