В опочивальню к ней явившись ночью,
шептал он безо всякого стыда:
— Позвольте же хоть раз я в рот вам кончу,
прелестная и милая мадам.
Она вдыхала смирно запах серы.
Чего впадать в истерику зазря?!
Он — дьявол, благонравные манеры
и этикет ему до фонаря.
Из-под подушки Лермонтова томик
казал позолочённый корешок.
Луна всходила, начинался вторник,
в стекло башкой стучался мотылёк.
Она спросила только:
— Знать, на деле
не интересна бесам ни шиша
субстанция, хранящаяся в теле,
под кодовым названием «душа»?
— Ещё как интересна, — он ответил.
Но сразу скользким стал, как солидол.
Без слов уединился в туалете.
Потом оделся молча, и ушёл.
Пятнадцать грамм, не больше и не меньше,
она вина накапала в фужер.
Подумала, ведь многие из женщин,
не брезгуют подобным, например.
А за окном — ночь, улица, аптека.
Ну, и фонарь, конечно. Как же без?!
Ей двадцать семь. Она библиотекарь.
Он кочегар, а никакой не бес.
Зловонье серы — это только сажа,
ресницы пропитавшая его.
Выходит, зря белье из трикотажа
меняла на ажурное, без швов.
Выходит, даром платьица из ситца
пошиты предварительно и впрок.
Зачем же так настойчиво стучится
в стекло башкой бесстыжий мотылёк?