Ты молод. Ты наивен. Ты бодр и счастлив. Ты любишь жизнь и, если повезет, женщин, а если очень повезет, то одну, а, если вообще повезет, то и она тебя. Ты любишь шум и галдеж, скуку и тишину, юмор и смех, поэзию и вино. Пьешь много, иногда очень, но чаще – всегда! Здоровье позволяет, а возраст, потом, скажет. Жизнь идет своим чередом, проблемы – своим, а радости – всеми путями. Тебя не удивить, не расстроить, не обидеть. Ты сам кого хочешь удивишь, затем расстроишь, а, в придачу, обидишь. Ты строен, красив, подтянут и все у тебя ладится, все идет как по маслу. Руки работают, голова варит, ноги бегут. Непонятно куда и за кем, но бегут. Если дать им остановиться, а голове отдохнуть, то можно такое почувствовать, такое понять, что лучше бежать. Ты мечтаешь о перспективах, строишь планы, сдвигаешь мосты. У тебя ничего нет. А ты счастлив! Всем на зло! И улыбаешься. И ничего, что подумают, тебе все равно. Ты думаешь о ней, она о тебе, родители о вас, а вы о них – нет. Так, вспоминаете, когда нужно. И говоришь: «Дорогая, делись со мной всем! Будет интересно рассуждать вместе. Оно как-то милее и душевнее с тобой, думать вместе, сближаться на уровне мысли и разума, души и тела, звуков и взгляда». А потому утонуть во всех этих чувствах, захлебнуться ими, сглотнуть горечь и послать их подальше… А хотелось размеренно и дозировано. Но, как всегда, жрем не в меру, что бы успеть и никому. Что бы кишки свернулись, но съесть.
Потом ты взрослеешь…
Лучше вам не знать общественных туалетов. Особенно в парках. Особенно летом. Особенно жарким летом. К нему же нельзя подойти. Запах отбивает всякую охоту. Поэтому гадим там, где видим, и, там, где не чувствуем этого запаха. Недалеко от будочек, гаражей, деревьев, кустиков. Все без разбору: мужчины, женщины, дети, собаки… Скоро на кустах нужно будет вешать таблички: М и Ж. Сплошной туалет. Зайдешь, а там темно. Мочишься на ощупь. И удивительно – попадаешь! Даже лучше, чем при свете. Точнее, уверенней, мощнее и быстрее. А как же не попасть, если все…
Потом ты взрослеешь…
Начинаешь, что-то понимать, где-то задумывать, как-то тормозить. На работу придешь – обругают, обидят, оскорбят, сделают виноватым. А ты ничего, молчишь, крепнешь, силу духа воспитываешь. А, затем, воспитав, пошлешь все к чертовой матери, в частности тех, чьи лица воспитывали ее в тебе. Всю ночь потом не спишь. Ворочаешься и думаешь: «ну, я тебе устрою! Что б тебе... моим врагам!» Уром проснешься, глянешь в зеркало, ужаснешься и найдешь сходство с помятой простыней, на которой всю ночь вертелся и бился с предрассудками. Почистишь зубы, сплюнешь, снова почистишь и снова сплюнешь. И так станет тошно, что сразу захочется отмахнуться и уйти куда-то туда, где бы ты оказался нужным. Не важным или деловым, а, просто, нужным. Что бы тебя всегда ждали и хотели видеть. А сейчас ты никто и ждет тебя пустая квартира, холодный ужин, если купил его по дороге, голодный кот и чистый лист бумаги, глядя на который, всегда хочется начать сначала. Из собеседников – кот и зеркало.
И ты садишься и пишешь, потеешь, ходишь, ворчишь, говоришь с котом, ерошишь волосы и дико осматриваешься по сторонам. Пока в голове кубарем проносятся мысли. Их сотни, тысячи идей и мечтаний, миллионы сумасшедших, бредовых и умных вещей, пронзают мозг. И ты спасаешься от жизни, запершись в листке бумаги и своей голове, чтобы не щемило сердце, а на глаза не наворачивались слезы от жалости к себе. Ее нужно гнать в шею. Ты молод, тебе еще сорок семь. И у тебя никого. Ничего. Ты поищешь, посмотришь, принюхаешься, как собака, где-то лизнешь, кому-то дашь, что-то возьмешь. А там, глядишь, все наладиться. Главное не сдавайся. Ты еще не все взял от жизни. А она, сука, не слишком торопится отдавать. Но ты возьмешь свое. Поэтому сиди, пиши и не ной! Все будет хорошо, ты же знаешь.
Сегодня тебе шестьдесят. Кот издох и в «Большом» давно нет «Аиды», а к зеркалу уже страшно походить. У тебя еще кое-что осталось: есть фигура, если собраться, есть голова, если поднять, есть пара зубов, две ноги, две руки и большое сердце мечтателя. С тобой есть о чем поговорить, правда, и до того ни кто особо не хотел, а теперь и подавно. Ты много чего написал, где-то издался, кто-то услышал, что-то сказали, где-то цитировали и даже говорили «Там». Иногда тебя узнают, чаще – нет. Ты продолжаешь писать, ходить, думать, только из волос осталась два неровно торчащих волоска. Писаешь уже не когда тебе удобно, а когда захотелось. Болеешь все чаще и дышишь все тяжелее. А, ведь, мог бросить курить еще сорок лет назад. Нет, не бросил. Зажал. Вот теперь дыши, тужься. Зрение ухудшилось, про слух вообще умолчу. Но ты ничего, не обижаешься. Все ты понял, все осознал. Что все прошло. И что не вернуть. И что не догнать. И что один. И что могло бы быть. Мудрость пришла, но, к сожалению, поздно. Или к радости, что вообще пришла. Ведь иногда приходит только возраст. И передать нечего, да и некому. Нет у тебя хорошей старости. Ты просто уходишь, быстро и беспощадно. Еще было бы не так обидно, если для кого-то, а так…Может что-то не так сделал? Не затем гнался? Не то смотрел, читал? Не о том думал и мечтал? Теперь то уже что?! Теперь уже все!
Но ты еще любишь жизнь. Еще надеешься. Хоть и боишься этого слова. Веришь в другую жизнь, другой мир, другой шанс: «Боже, дай мне его. Я больше не буду.» А пока ты еще молод, не натвори тех глупостей, из-за которых, потом, некому будет сказать слова.
С Уважением,
Довгалюк Миша ака Фим