Мариша

 


                Вам, верные вдовы
                павших солдат,
                посвящаю
1.
В электричке,
сидя у окошка,
женщина смущается немножко;
как-то не приличествует вроде
засыпать
            при всём честном народе.
Ей  удобней хочется усесться,
обживая занятое место,
липкий сон пытаясь растревожить,
но никак с ним справиться
не может...
Сладко убаюкивает дрёма,
думы сокровенные роятся:
- Эх, скорей
                добраться бы...
Уж дома
я смогла бы
вдоволь отоспаться.
Но в глубокой памяти,
как выстрел,
опалив тоскующее сердце,
вспыхнули мучительные мысли,
от которых никуда
не деться...
До озноба душу вдовью студят.
Потому-то, едущие люди,
не тревожьте их.
                Прошу вас. Тише...
То зловеще огненным крылом
наклонилось время
над Маришей,
и она опять уже
                в былом...
Утешают добрые соседи:
- Погоди,
не убивайся зря,
поглядишь,
и Лёша твой приедет,
могут же напутать
писаря...
И глаза отводят вдаль куда-то,
незаметно мысли обронив,
будто в этой смерти
виноваты
не враги,
              а именно они...
А состав, крутя,
как небылицу,
ветер,
          вихрям стонущим сродни,
по Уралу светится
и мчится
на его грядущие огни.
За окном
таёжные просторы;
в них, на самом
                краешке земли,
грохотом разбуженные горы
медленно
вращаются вдали.
И закуржавевшие деревья,
кажется, поняв тревоги суть,
выгибают бронзовые шеи
                норовя на женщину взглянуть.
А снежинки -
                юркие синички,
обливаясь светом мутноватым,
жмутся к звёздным окнам
электрички
и, срываясь,
                падают куда-то.
Может, в сон невидимо
влетают,
как заворожённые...
И зыбко
из уютных ямок
выплывает
на лице Маришином улыбка.
На руках, как выпуклые струйки,-
чётко выступающие вены;
натрудившиеся за день
руки -
у своей хозяйки на коленях,
и разжав уставшие ладони,
отдыхают тихо и вольготно,
и молчат, не жалуясь
на боли,
к мастерку привыкшие в работе.
Поглядеть на дремлющую
любо.
Да не от того ли,
что глядим мы,-
у Мариши вздрагивают
губы,
словно их касается
любимый.
Пусть она сама с собой
побудет,
ей и путь покажется
недолгим.
Это понимающие
люди
рядом уважительно
примолкли.
Притаились
шорохи и звуки,
даже -
        сновидениям на милость -
слишком неуёмная старуха
на полслове вдруг
остановилась.
Почему ж, смешинок не осилив,
парни, что ей в сыновья
годятся,
над простою женщиной России
неуклюже вздумали
смеяться?!
Посидеть им следовало б
тихо,
шапки снять бы надо
перед нею...
За окном
осипшею волчихой
воет вьюга,
горла не жалея.
Хлещет по стеклу
и небывало,
снеги перемалывая в пасти,
будто Пояс Каменный
Урала
разорвать пытается
на части...
Грозно разворачиваясь в небе,
гривой клочковатою
космато
тормошит
              космических Медведиц,
не давая спать
их медвежатам.
А внизу, сбавляя скорсть,
поезд
от пурги отряхивает плечи...
И его совсем
не беспокоит,
у кого
         какими будут
                встречи.

2.
Непогода вычудила диво,
заметя давно знакомый след;
только наземь женщина ступила,
и пурга затихла на земле.
Улеглась в белёные постели,
что под хриплый выдох ветерка
хрусткою холстиной
прикипели
по всему пейзажу
                городка.
Как Марише в сизости морозной
не светиться ясного ясней,
если в небо высыпали звёзды
и горят,
как лампочки, над ней?
Но они некстати,
и похоже,
городское это бытиё
никакою выдумкой
не сможет
заслонить
              Алёшу от неё.
Никогда Мариша не устанет
горевать о муже,
а пока
островки её воспоминаний
и ко мне плывут издалека...
И тогда, сойдясь с минувшим
ближе, в посвисте летящего свинца,
в трёх шагах от гибели
я вижу
Ромкиного храброго отца.
Угодило пулею в солдата:
сгоряча схватился за висок,
и, как никогда ещё не падал,
он упал,
            и встать уже не мог...
Устоять хотел...
Но было поздно,
мир исчез куда-то...
И тогда
к зоревым
               надхолмиковым звёздам
на земле прибавилась
звезда.
А рассвет колышется багряный.
Но возврата павшим
не суля,
до сих пор,
залечивая раны,
пахнет кровью
                русская земля.
Дань любви погибшим
воздавая,
каждый год
                к безмолвному холму
приезжает
женщина седая
поклониться
                Лёше своему.

...Путь домой
                солдату был заказан.
И, вселяя вечный непокой,
думы все сбираются к ней
разом,
тяжко с ними справиться одной.
Возвратясь с холма
солдатской славы
в свой незнаменитый городок,
женщина идёт,
с его заставы
к ней бежит покатый ветерок.
Поднялась Мариша на пригорок;
от неё совсем невдалеке,
точно молчаливые соборы,
дерева
в мохнатом куржаке.
Мельтеша,
позванивают гулко,
и, морозцем крепнущим скрипя,
тени в опустевшем переулке
ей бросают под ноги
себя.
И бегут, не оставляя меты...
Только снова, память вороша,
вдовьей грустью,
сотканной из света,
да краев наполнилась
душа.
Как не тяжело
на белом свете,
если на родительском крыльце
никогда тебя уже
не встретит
дорогой
            с улыбкой на лице?
Оттого, должно быть,
мать-Россия
и не спится вдовам...
Оттого
налились глаза
                печальной синью
у вдовы солдата твоего.

3.
Вроде бы и в комнате спокойно...
Только нет с Маришей
Ромки рядом,
потому-то женщине
                одной в ней,
как там не суди,
а жутковато.
Родная кровинушка России,
ты и не заметила, как быстро
пролетели годы молодые,
будто бы потухнувшие искры.

Ты жила на многих непохожей,
как в лесу завьюженном на ощупь,
веря в возвращение Алёши...
А могло б всё стать
гораздо проще.
Только что тут женщине
поделать,
если на душе уставшей грустно
ощущается
окаменелость
так и нерастраченного
чувства.
Тишина -
союзница тревоги...
И Мариша взглядом утомлённым,
от тоски отвлечься  б
хоть немного,
в мир глядит,
                снегами убелённый.
Дерева задумчивы,
как старцы,
для того ль,
                чтоб сообща им
легче
в одинокой жизни
разобраться,
под окном
сбираются на вече...
Но кого Марише
виноватить
можно было в годы грозовые,
если мудро видела
в солдате
своего спасителя Россия.
Не страшился он -
вдруг канет где-то...
Всё равно отыщется ,
а как же!
В битвах, что кочаются
победой,-
не бывает
              без вести пропавших.
В сорок первом,
взяв своё начало,
а потом -
              в сражениях окрепнув,
гимном человечеству
вставала
слава сталинградская из пепла.
Плавилась у дымной Волги
замять
в огненных приливах
                и отливах...
И опять вместительная память
проявляет плёнку негатива...
А на ней,
на разбомблённом броде,
сын России
                совершает чудо...
И от нас
в бессмертие уходит
и не возвращается оттуда.
У откоса
волжского изгиба,
около Авилово
погиб он;
и осталась где-то в Юрюзани
женщина
              с печальными глазами.

4.
Жёнам что!
О милых не тоскуя,
на почти безоблачном пути
непогоду даже
штормовую
могут проще вдов
перенести.
А вдову,
что лодку на причале,
жизнь,
не иключавшая забот,
на волне держаться обучает
и не всюду руку подаёт...
Да, вдова,
что ноченька глухая,
со своей бедой наедине,
загрустит,
Алёшу ожидая,
обращаясь
               к дальней стороне.
Не пугаясь
жизненных ушибов,
на посту
            в Отечестве моём
вдовые вещуньи-неулыбы
исцеляют горечи трудом.
Потускнели, выплакались очи,
никаким соблазном не греша,
но кричит истошно,
ласки хочет
и любви
             их нежная душа.
Надо ли томиться
до рассвета,
изнывать
             и сохнуть от тоски...
Да, легко всем тем судить
об этом,
у кого под боком -
                мужики.
Ну а тут-
             сама себе чужая,
истомившись верностью,
она
теплится, как свечка
                оплывая...
А таких в России
не одна!..
Годы не убавят
                силу боли,
но не опровергнут и того:
если в дом приходит
с фронта горе,
никогда
           не выплакать его.
И какие антрациты в мире б
ты, Мариша,
                все-таки не жгла,
вечно будет
холодно в квартире
без его, мужицкого, тепла.

5.
Сладостными чувствами томимо
сердце в безответности...
В остуде
женщина осталась
нелюбимой:
если не полюбит -
                мил не будешь!
Да сама природа
не сыскала средства,
чтобы в преданности вдовьей
чувство так бы просто
заменялось,
может,
           и достойною любовью.
И томятся тихие гитары,
не перестают гармони ахать,
исходя мотивом песни старой,
поднимавшей воинов в атаку...
Молода душой,
да есть и силы,
что твердят ей  часто о своём.
Пусть усердно время
побелило
золотые локоны её -
хороша!
             Но не хватает друга...
Только надоело слушать ей:
- Ну, не женщина,
а медовуха -
равной не сыскать
в округе всей.
Не смущает глаз пытливых
строгость,
если без заведомой причины
женщину красивую
не могут
обойти вниманием
                мужчины.
...Положить бы голову
на руки
самые родные
                да забыться б...
Только в утвердившейся
разлуке
вдовому желанию
                не сбыться.

6.
Унесите боль-кручину,
ветры,
да укройте от Мариши в поле...
Ой, возьми ты,
травушка заветна,
у неё от горюшка полгоря.
Радуга, поднявшись над Россией,
вдовьи несговорчивые мысли
в вёдра собери
и унеси их
на своём гигантском
коромысле.
У тебя беду унять-то
есть чем,
не смущайся -
                властвуй и усердствуй,
только б стало
женщине полегче,
отведи страдания от сердца.
Поспеши, природа,
отозваться
на её беззвучные молитвы,
и в свои извечные
богатства
врачевать Маришу уведи ты...
И уже кузнечики не дремлют,
молоточки высветив
зарёю,
как врачи,
выстукивают землю,
о её здоровье беспокоясь.
Словно зная тягостную участь,
окунувшись в спелость
медуницы,
бережно садится
тёплый лучик
на её росистые ресницы.
Да крушинка, горем
сокрушаясь,
с трав цветеньем стряхивая
росы,
на Маришу
щедро осыпает,
словно колокольцы,
медоносы.
Княженика сникла над водою,
где, пьянея от настоев крепких,
хрупкая недвижимость
покоя
млеет в желтых зарослях
сурепки.
И, неся Марише
солнца слитки,
в вечной неразлучности
не старясь,
в сине-фиолетовых накидках
к ней с межи идут
иван-да-марья.
Им-то что!
К любой беде причастья
в жизни их, пожалуй.
не бывает -
их качает
               будничное счастье,
 ветерок  раздумчиво качает.
Льётся песня
ландышевых звонниц:
- Ты вчера была ещё
женою
воина России,
а сегодня
стала навсегда уже
                вдовою.
Боль твою земля родная
слышит.
И, её дыханием согрета,
отошла,
отплакалась Мариша
в разноцветье
                аистова лета.
И она глядит,
глядит сквозь слёзы:
существа беспечные качаются...
Что ж, качайтесь,
милые стрекозы,
не давайте женщине отчаяться.

7.
Есть такое таинство на свете
нами не открытое,
когда
ничего несмыслящие дети
чуют, что и к ним
пришла беда.
Ромка тянется под руку
маме, как птенец
                под тёплое крыло,
может, в самом деле
понимает,
что в его судьбе
произошло!..
В забытьи,
захлёбываясь дымом,
даже и в победном -
                сорок пятом,
оставляя вдовами
любимых,
умирали русские солдаты.
И была земля,
вставая грозно,
под высоким взлётом кумача
горяча от крови светоносной,
от солдатской крови
горяча.
Мы её слезами оросили,
заслоняли,
жертвуя собой,
потому-то и сирот
в России
больше, чем
                в Америке любой...
И поныне,
хоть кого спроси я,
миллионы скорбных матерей
ждут и не дождутся,
мать-Россия,
за тебя погибших сыновей.
Слёз святых
по меньшей мере - море...
И, вошедшее почти что в каждый
дом,
вдовами оплаканное горе
в сердце не вмещается
твоём.
Нет, не всё позаросло
травою
в самых светлых
помыслах людей...
И не дай нам бог
забыть святое
горе вдовых
                русских матерей.

8.
Если вдруг отцы
уходят...
Дети
занимают их места...
И верно -
у происходящего на свете
есть во всём
                своя закономерность.
Жизнью не балованные слишком,
доблестью в борениях суровых
заявляли о себе
мальчишки
на дорогах
                подвигов отцовых.
И  в глазах России -
непреклонность.
Нами завоеванная власть,
знай,что никогда
твоим знамёнам
не дадут наследники
упасть!
Русский дух довёл нас
до Берлина,
озарив родимые края;
всех побед
               земная середина -
это вы
            и ваши сыновья.
И, сшибая песнею метели,
у великой армии в строю
в молодом советском
офицере
я Алёши сына узнаю.
Он идёт,
             не знающий привалов,
и отцу
          награда из наград -
что берёт равненье
на бывалых,
не забытых Родиной солдат.
Да, такой
и в битвах, и на марше
не смутится
                взрывами грозы...
женщина стоит
и сыну машет,
не скрывая радостной
слезы.

9.
Дороги для того
и появились
с заманчивой безвестностью своей,
чтобы всегда  куда-то
 уводили
и возвращали к дому
сыновей.
Но жизнь - она
не пойманная птаха...
И потому нам было суждено -
не раз вставать
из пепельного праха
и вечно быть
                с Россией заодно.
Да не тогда ли
                голосом нетихим
мы её навечно нарекли  -
колыбелью
подвигов великих
не совсем устроенной
Земли.
Трудный хлеб
не радостями мечен -
но в таких же преданных бойцов
вырастали у России
дети,
в жизни не видавшие отцов.
Уместиться ль подвигам
в сказаньях!
Но, как стойкость
в танковой броне,
вера в жизнь,
дающую дыханье,
неизбывно
                здравствует во мне,-
что храня осанку боевую,
и теперь
не кончившие бой,
за живых
погибшие воюют,
недосуг воюющим домой!

10.
Помня незакатную победу
в сорок пятом солнечном году,
по её нестынущему следу
я с российской женщиной иду...
Знойный свет колышется ...
И снова,
жарким напряжением горя,
опьяняет запахом медовым
густо захмелевшая заря.
День вовсю салютами сияет.
За слезою катится слеза...
Может, звёзды вечность
покидают,
сыплются в Маришины глаза.
Дать бы всем словам
такую силу,
чтоб они пророчески смогли
сбавить боль нестихнувшую
милым
овдовевшим женщинам земли.
Музыка
искрится повсеместно,
то тебе,
солдатская жена,
в майский день
армейские оркестры
воздают все почести
сполна.
Не тебе ли
зайчики из окон,
озаряя песню трубача,
сотканных  из солнечных волокон
выпускают
                сереньких зайчат...
Почему же медленно и тихо,
точно тучка робкая,
всплыла
на лице Маришином
грустинка
и с собою думу
                унесла...
Может, вышла что-то
напророчить...
Только овдовевшая жена
ни о чём и слушать-то
не хочет,
оставаясь
                первому верна.
С неподкупным мужеством,
исправно
тридцать лет всё ждёт
лишь одного,
как ждала
когда-то Ярославна
из похода князя своего.

               (март - декабрь 1970 г.)