ВАЛЕНТИН ВАСИЛЬЕВИЧ СОРОКИН
Из главы “До последнего дня”
книги *КРЕСТ ПОЭТА*
Поэты моего поколения, русские поэты, в юности, как снегириные гроздья, стаями налетали и, перекликаясь, звенели вокруг Василия Фёдорова. Доступный, порывистый, он поднимал над нами седую косматую голову и, взмахивая рукавами, сам вместе с нами летел...
Мы видели в нём смельчака, срастившего “распиленный” ствол национального древа поэзии: от Павла Васильева и до нас — рубка, щепки кое-где мелькали, а часть ствола уложена в шахтах Магадана и Певека. Мы, русские поэты, и сейчас это ощущаем — утрату “плотности” слова на поле воображения. Причина — уничтожение поэтов, заметных и перспективных, в поколениях.
В шестидесятые годы трагический фёдоровский афоризм пронзил нас и заставил повернуться лицом к пережитому:
Почему сыны твои, Россия,
Больше всех на свете водку пьют.
Почему?
Не надо удивляться.
Наши деды по нужде, поверь,
Пили столько, что опохмеляться
Внукам их приходится теперь.
Находились “философы”, осуждающие “пили столько, что опохмеляться внукам их приходится теперь”: принимали впрямую, а ведь у поэта стон о замученных, слёзы и кровь израненной памяти народа. Карательный разгул. Кровавое похмелье. Догулялись. Дорасстреливались. Женщины детей не хотят родить: нищеты и бойни пугаются...
Василий Фёдоров - последний из огненных. Последний - из отважных. Последний - из умытых маминой слезою. А перед ним - отравленный водкой - Павел Шубин, истерзанный туберкулезом - Пётр Комаров, зарезанный трамваем - Алексей Недогонов, выброшенный бериевцами из поезда - Дмитрий Кедрин. Это они - от Державина и Пушкина, Лермонтова и Некрасова, Кольцова и Никитина. Огненные всадники!..
Почему поэт - поэт? Почему человек - человек? А потому: огненные всадники поколений, как звёзды через мерцающий космос, звенят стременами и скачут через трепещущую душу поэта, без которой человек и себя не познает.
Василий Фёдоров - статный поэт, колоритный и мудрый. Слово его и образ его бунтарским соком налиты, солнечной дерзостью подвига. Его любимцы - Аввакум, Бетховен, - вздыбленные духом великаны. И справедливое осмысленное непокорство поэта священно. Ведь народ довели - иначе бы не поднялся он? Но - повернули брата на брата...
И Фёдоров отлично понимал понапрасную русскую кровь:
За красоту
Времен грядущих
Мы заплатили красотой.
Тяга Василия Фёдорова к аввакумовской душевной громадине, к зовущей вершине эпоса, к спасательной твердыне традиции равна его тяге к океанскому шторму бетховенского искусства. Фёдоров воспел строительную мощь и бессмертный ратный подвиг нашей великой державы - СССР.
Фёдоров, полный народным гневом и народным затишьем, жадно радуется незлобивостью, он - поэт, он - струна, из человеческого сердца и до звезды протянутая:
Вот и море, вот оно волною.
Гальками прибрежными шуршит.
Ничего, что пережито мною,
Не смывает - только ворошит.
Фёдоров - горький поэт. И - сопротивляющийся поэт. Мужество - признак пережитого горя. Человек, выдюживший горе - мужественный и грустный внутри себя человек. Фёдоров - мужественный и грустный. Потому - цельный и нежный в угрюмости и бескорыстье.
В молодости я видел перед собою некое не заполненное синевою и солнцем, "беспейзажное" расстояние. И мне казалось: у Бориса Ручьёва, у Людмилы Константиновны Татьяничевой, у Михаила Львова, у Ивана Акулова, а тем более у Василия Фёдорова, любимого моего поэта, впереди - каждый шаг ликованием осветлён. Молодость, молодость...
Потеряв их, дорогих и огненнокрылых, я сегодня встал на их место и вижу: расстояние, ими одолённое, моего не легче. Не поэтому ли я о них часто думаю? Даже, когда один, в затерянной деревушке, в занесенной до крыши избе холодным и жестоким бураном, я словно разговариваю с ними. Живых я их стеснялся, а мёртвых я их ни капли не робею: я ведь так и не осознал, что они - мёртвые. Они со мною, как в моей молодости, деспотически добрые и честные, опора и гордость моя.
Я знаю, благородные случайности взаимосвязаны: я - ученик Василия Дмитриевича Фёдорова. И Бог поручил мне проводить в последний путь учителя. На кладбище, филиале Новодевичьего, "траурный митинг" вёл я. Василий Дмитриевич лежал в гробу - седой, мудрый, красивый. Спокойный и независимый.
Я обращался к нему только на "вы", а он путал: иногда - "ты", иногда - "вы"... А эти строки, за рулем автомобиля, на свистящей скорости, по трассе, я выхватывал из груди, обжигаясь и плача:
ПРОЩАНИЕ
Василию Фёдорову
Вот и ты лежишь в земле родимой,
Навсегда суров и молчалив,
А в сибирской пойме лебединой
Реют зори, плещется залив.
Ветер сник на поле Куликовом.
И теперь в Москве не видишь ты,
Как по древним тропам Ермаковым
Прорастают красные цветы.
А в дому скрипит и плачет ставень,
Вечной мглы ему не покорить.
Ну зачем же за себя оставил
Ты меня страдать и говорить?
Свет - призванью и терпенье - людям,
Умираем здесь, а не гостим.
Нужные заветы не забудем.
Грубые обиды не простим.
Не сбегали, мы не уезжали,
Хорошо иль плохо - всё одно.
Нам нигде с тобой за рубежами
Смысла и покоя не дано.
Ведь от совести не отпереться,
В тайниках судьбы не скрыть её.
Кто стрелял в твоё больное сердце,
Тот сегодня ранил и моё.
Снова грозы даль приоросили
И над миром встала синева.
Длинные бессонницы России
Перельются в думы и слова.
Перельются, в душах отзовутся,
Тихо вспыхнут звёздами в ночи.
И к твоей могиле прикоснутся
Их неодолимые лучи.
Неужели не сохранимся мы, русские вселенцы, в чужой и своей памяти, неужели?..
Валентин СОРОКИН,
лауреат премии Ленинского комсомола и Государственной премии РСФСР им. A.M. Горького
*
САЙТ ПОЭТА ВАЛЕНТИНА СОРОКИНА
http://www.vsorokin.ru