*ПОЧЕМУ ЖЕНИЛСЯ ДОН-ЖУАН...*
Как родился замысел поэмы
”Женитьба Дон-Жуана”.
— С чего же началось? Совсем не с Дон-Жуана. Он появился позднее, когда в поле моего зрения уже был Вадим Гордеев, другой герой будущей поэмы — с его вульгарным донжуанством. Сформировать образ Гордеева было не так-то и сложно. Наша жизнь, к сожалению, ещё даёт для этого достаточно материала.
Мне нужен был образ, противостоящий ему. Нужна была историческая координата, которая придала бы по существу бытовым событиям историческое измерение. Какой герой мог бы это сделать? Вот на этом этапе и появилось наконец то “вдруг”, которое привело меня к открытию: только сам Дон-Жуан, каким он может представляться в наше время, только он, породивший вульгарное донжуанство.
Практическая работа над поэмой не столь рациональна и логична, как это представляется потом. Едва ли я думал, что мой Дон-Жуан должен отличаться тем-то и тем-то от всех прежних Дон-Жуанов. Мировые образы, переходящие из века в век, тем и сильны, что в новых социальных условиях они обновляются и трансформируются. Уже у Байрона Дон-Жуан не был простым соблазнителем. В наше же время, в наших условиях он представился мне искателем смысла жизни, истинной красоты и совершенства. Это не эгоист, а человек настоящей любви и страсти.
Лишь страсть ценна.
Прожив века, он знал,
Как изменялся жизни идеал,
Как старики к безусым шли на милость,
Как занимали троны торгаши,
Как падала во всём цена души,
Как всё менялось, билось и дробилось,
Но страсть любви
Во все века и лета
Была как неразменная монета.
Некоторые мои читатели выражают недоумение: дескать, женатый Дон-Жуан уже не Дон-Жуан. Да, если в отличие от моего толкования рассматривать его характер в исторической неподвижности. Но в том-то и дело, что за многие века он, ищущий смысла жизни и любви, не мог не помудреть.
Итак, в поисках замысла возникла парадоксальная связь: старый Дон-Жуан породил Вадима Гордеева, Вадим Гордеев породил молодого Дон-Жуана. Когда внутренний облик последнего обозначился, он образовался и физически, то есть в некоем условном прототипе. Эпиграф первой главы — “У Бога мёртвых нет” — позволил мне взять моего героя прямо из веков,
придав эпиграфу смысл развернутой метафоры. Главное, что после троекратного “переливания крови” — от автора одному герою, от этого героя автору, а от него снова герою — Дон-Жуан стал для меня наконец-то живым. Остальное — работа. В большей мере существовали прообразы женщин — Наташи и её матери Марфы Тимофеевны. В поэме есть даже собственные имена людей, причастных к событиям поэмы.
Жанр — “Ироническая поэма”
для трагической истории.
— Это ничуть не странно. Если хотите, ирония — это стиль. Нужно было найти форму, которая совмещала бы не только разные интонации, но и давала возможность вскрывать подоплеку событий, обнаруживать два плана — реальный и метафорический, иносказательный и буквальный.
Природа иронической двухплановости заложена в замысле поэмы. О том, что мой Жуан — лицо историческое, знаю только я, сам он об этом лишь смутно догадывается, а героиня поэмы Наташа об этом даже и не подозревает. Её школьная клятва Вадиму, по существу, клятва всему возвышенному, воспринятому из литературы — из Пушкина, из Лермонтова, из Байрона. Знай она, что её Жуан — тот самый, воспетый этими великими поэтами, она не поступила бы так опрометчиво. Она, как и многие, оказалась нравственно недоучившейся, что и привело её к трагическому финалу. Думаю, что ирония не помешала проявить трагедию.
(Газета “Советская Культура” от 13 ноября 1979г.)