Не смейте проклинать любовь!!!

Ирина Пархоменко
В основу рассказа положены реальные факты из жизни нескольких людей и семей. Такие драмы довольно типичны, развязка этой истории - нет.

Ко мне пришла давняя подруга. Невооруженным глазом было видно ее волнение. Сразу, с порога, она воскликнула:
- В это невозможно поверить, но я получила письмо от своего бывшего! Уже столько лет ни слуху, ни духу, ни копейки алиментов - и вдруг! На, почитай и скажи, что ты думаешь по этому поводу.

Я усадила гостью на диван, предложила чаю и, пока подруга, успокаиваясь, пила каркаде с печенюшками, взяла пресловутое письмо. Естественно, я была в курсе неудавшейся семейной жизни подруги, знала ее версию произошедшего, и мне было чрезвычайно интересно взглянуть на эти факты со стороны экс-супруга.

Письмо было странным: конверт вложен в конверт. Внутренний был испачкан в чем-то коричневом, немного помят, на листках письма также пропечатались коричневые пятна: внешний - чистый, написанный явно другим почерком. Я начала чтение, и сразу же мне стало зябко. С каждым прочитанным предложением нарастало ощущение трагедии.

"Здравствуй, моя дорогая!
Не знаю даже, с чего и начать, как подступиться к тебе. Наша совместная жизнь была такой недолгой и не слишком счастливой. Я много думал об этом в последнее время, все искал, почему же ничего у нас не вышло. Иначе  как вмешательством иных сил нельзя объяснить произошедшее с моим отцом и мною. Я раньше не понимал его резкости, причин частых запоев. И только достигнув сам возраста, когда отец буквально "сжег" себя, только оказавшись практически точно в такой же ситуации, как и он в свое время, я задумался о проклятии, тяготеющем над мужчи-нами нашего рода. Интересно, можно ли его преодолеть? Или поздно уже "трепыхаться" и пусть будет, что будет? Как трудно оставаться трезвым в такой момент! Но с чего же все началось?..

Мой отец родился, как сейчас говорят, в ближнем зарубежье, в то время, когда еще существовал единый Союз. О себе и своей жизни там отец рассказывал мало, и факты его биографии мне известны только  со слов матери. Ты знаешь, каким образом женщины вытягивают из нас тайны, хотя, надо отдать  должное, ты  никогда до этого не опускалась. Так вот, отец был призван в армию и служил здесь, в Центральной России. В увольнении познакомился с моей матерью, влюбился и решил жениться, тем более, что ожидался наследник его нерусской фамилии. Отец хотел увезти молодуху к себе на родину и обосноваться в причитающейся ему половине дедовского дома. Но не вышло: вся родня была категорически против. "Она же - русская!" Это слово было для них страшнее чумы. Тогда отец отрекся от родных, от наследства, от родины, несмотря на проклятие моей бабки:

- Подумай, от чего отказываешься и что получишь взамен. Не по себе ты дерево срубил, да, видно, страсть глаза затмила! Она же не блещет ни красой, ни статью, ни умом, ни богатством, у нее нет ни образования, ни специальности, к тому же - старше тебя. У нее совсем другие интересы, а ты растратишь с ней свои таланты, она утянет тебя на дно, потому что не сможет подняться до тебя. И ты будешь жить один, непонятый ею и детьми, которые примут сторону матери. Ну, что ж решил жить своим умом - хлебай горе полной ложкой, потому что не будет тебе благословения, не будет тебе счастья, и детям твоим не будет, пока не вернешься сюда, к родному порогу и не покаешься. Прощай...

Ты можешь спросить, откуда я так точно воспроизвожу эти слова? Отец их записал потом и спрятал среди своих бумаг. Перед армией я отыскал этот листок и увез с собой. Позже, конечно, потерял, но к тому моменту успел выучить наизусть.

Отец был подавлен, он понимал справедливость доводов родных, но сознавал и то, что не имеет права оставить эту девушку, мать его будущего ребенка, не имеет права осиротить невинное дитя, как его самого наказала война. Но ведь сейчас мир, а любовь может сдвинуть горы. Моя мать отнеслась к проклятию, по обыкновению, просто: махнула на него рукой и больше не пыталась даже завести разговор о случившемся. Она привыкла жить только сегодняшним днем.

Родня матери тепло приняла моего отца, не обращая внимания на его акцент, но исподволь,  незаметно отучала зятя от чуждых им привычек и обычаев, сужала кругозор. Отец пытался поднять их до своего уровня, но тщетно. Хотел пусть только одну жену сделать себе ровней, но и это не получалось. Обязанности и заботы, навалившиеся после рождение дочери, а затем и сына, меня то есть, совсем придавили к земле. Время от времени отец еще делал попытки изменить нашу жизнь, но взлететь ему уже не удавалось. Он работал на заводе, светлая голова позволяла занять высокую должность, но его усиленно учили "быть как все", не выделяться. И мало-помалу, как я это сейчас понимаю, отец оказался в полной душевной изоляции. Его интересы ни во что не ставились, его мнение не было решающим. Шла тайная война "кто кого", и отец был вынужден сложить оружие, уступить и стать "как все". Но душа болела, и он начал пить, окончательно отдалившись от нас. Если поначалу отец еще пытался "наставлять меня на ум", выпив пару стопок, то потом только с горечью говорил: "И ты, сынок, не избежишь назначенного судьбой, кандалы любви уже наготове. Так хоть руби дерево по себе... Эх, да что я, все равно ты меня не понимаешь..."

И в то время я его, действительно, не понимал, не понимал его душевных терзаний, не видел за пьяными ссорами и драками невыносимый разлад с самим собой и невозможность изменить жизнь. Но и вернувшись из армии, став немного самостоятельнее в суждениях, с отцом я так и не успел поговорить о нем самом, о себе - отец умер от инсульта после обильного возлияния в честь моей демобилизации. Его смерть ошеломила меня. Хотелось так много поведать отцу обо всем, что произошло со мной, о моих мыслях и планах, но...

А дальше так же, как и отец в свое время, я был затянут в болото обыденности, и все мои попытки "подняться над суетой" успеха не имели. Я встречался с девушками и женщинами, но, опасаясь "кандалов любви", мне долго удавалось ускользать от их мертвой хватки. Благо время стало другое, и внебрачный ребенок зачастую оказывался в лучшем положении, чем законный. Но однажды я "влип". Ты покорила меня отнюдь не женскими увертками, а своим поистине мужским характером. Ты была и нежна, и ласкова, но под бархатом приветливости и открытости находился стальной стержень воли. Ты не терпела, когда тебя жалели, что ты "не такая, как все", ты несла клеймо "белой вороны" спокойно, с достоинством, как звание народной артистки. И я позавидовал тебе, ведь меня угнетали моя "обыкновенность" и страх, что не смогу быть "не таким, как все". В тебе я нашел надежность и основательность и решился сделать предложение.

Ты помнишь, что мы познакомились с нашими родными только после свадьбы?! Я никогда не говорил тебе, что подслушал твой первый разговор с твоим отцом. Не говорил потому, что он напомнил мне о проклятии бабки, о котором я старался забыть, особенно в эти наши первые счастливые дни. Спорим, что ты-то эти слова не сможешь повторить? Ну, попробовала? А было такое:

- Не по себе ты дерево срубила. Вы - разные, вы не сможете долго быть вместе. Пройдет угар чувств. Уляжется страсть, и вы расстанетесь, если только он не сможет измениться или не изменишься ты сама. Для вас обоих будет лучше первое, но он... это так трудно, тянуться ввысь, жить на пределе, каждый день раня самолюбие.
- Я постараюсь ему помочь, чтобы он стал тем, кем захочет, и не буду задевать его гордость. Я буду терпимой и терпеливой.
- Ну что ж, удачи тебе и счастья. Что бы ни случилось, помни, ты здесь - всегда дома.

Да, это было совсем не похоже на события тридцатилетней давности в ближнем зарубежье, хотя произнесены почти те же слова. Я решил стать достойным тебя, ведь я любил. Точнее, мы оба пытались (ты помнишь?): ты - помочь, я - принять твою помощь. Мы старались изо всех сил, но все же никакие шаги навстречу не смогли соединить нас. Я устал вечно "соответствовать" твоим ожиданиям, меня угнетало твое тщательно скрываемое превосходство. Ты, моложе меня, лучше разбиралась в жизни. Почему же я этого не могу? Почему я вечно плетусь за тобой? Я же мужик, я должен быть первым во всем и всегда.

И я начал тихо ненавидеть тебя за благородство, за ум, за способность сострадать и понимать. Чем больше ты делала для меня хорошего, тем меньше я тебя любил. Мне не подходил твой образ мыслей, надоело стремиться к недостижимому идеалу. А появление ребенка расширило пропасть между нами настолько, что уже никакие мосты невозможно было навести. Ты, со своей непогрешимой интуицией, верно выбрала момент, и мы расстались, пока я еще не начал мстить тебе.

Но и разлука мне не помогла. Я продолжал тебя любить и ненавидеть, я пустился во все тяжкие, стараясь забыть то хорошее, что было между нами. Я должен был превзойти тебя хоть в чем-то, но удалось лишь в выпивке. Я остро ощущал свою никчемность и  полное крушение надежд. Жизнь моя полетела под откос, а у тебя, наоборот, наладилась. Наши общие знакомые говорили, что ты счастлива, освободившись от семейных уз, что успешно самореализовываешься, что стала волнующе-раскрепощенной. И опять я тебе завидовал и обвинял себя в слабоволии, но ничего не делал для исправления ситуации, только искал забвения в вине. Мои собутыльники уверяли меня, что я могу все, и "заткнуть тебя за пояс" - мне раз плюнуть. Но ты же не показывала свое превосходство, ты просто была сама собой, не изображая "нечто". Это я не смог найти мир в своей душе, удержать твою любовь. Отец мой, в свое время, отказался от борьбы. Неужели клеймо неудачника ляжет и на меня? Разве проклятие бабки нельзя разрушить, и оно падет на нас до седьмого колена?
Примешь ли ты меня, сумеешь ли простить? Да, наверняка. Но сумею ли я простить СЕБЯ и сам полюбить себя, примириться со своими недостатками и гордиться тем, что есть во мне стоящего? А ведь без этого невозможна настоящая любовь. Как жаль, что я так поздно понял: чтобы любить других, надо научиться любить самого себя, что без уважения и доверия нельзя строить совместную жизнь.

Я ведь еще не стар и, надеюсь, поумнел вовремя, чтобы использовать с толком последний шанс. Дай же мне его, любимая... Я буду с нетерпением ждать ответа. А когда отправлю это письмо, пойду в храм: отец Иннокентий обещал окрестить меня и, может, тогда проклятие бабки исчезнет? Очень хочется в это верить! А пока, перед началом новой жизни, искренне прошу у тебя прощения, у тебя и у нашего сына, естественно. И еще раз прошу вас дать мне последний шанс".

Подруга, внимательно следившая за выражением моего лица во время чтения неожиданного послания, сразу же задала вопрос:
- Ну и что ты об этом думаешь? Что ему ответить?
- Я не могу с бухты-барахты за одну минуту решить судьбу человека. Тебе нужен мой совет или одобрение уже принятого тобою вердикта?
- Скорее, последнее. Мы слишком долго были врозь, и я привыкла все решать в своей жизни сама. Я его простила, потому что понимаю причины его поступков. Я сама виновата перед ним, не надо было верить несбыточным мечтам, соглашаться на брак, но в юности легко потерять голову и уступить. А сейчас... можно ли склеить разбитую чашку, осколков которой за давностью лет не собрать?
- Значит, последнего шанса не будет?
- А не жестоко ли с моей стороны будет дать его?

Я молча пожала плечами. Как бы я поступила, будучи на ее месте или на его? Хорошо, что это произошло не со мной. Невыносимо трудно принять какое-либо решение. Я стала вкладывать письмо в конверт и вдруг обнаружила там еще один лист, машинально достала и прочла, странно задерживая взгляд на отдельных словах:
- Уважаемая... с прискорбием... ваш бывший супруг... убит...
собутыльниками... на пороге квартиры... от множественных ударов ножом... понесли наказание... в руке был зажат конверт... считаю необходимым... нуждается в прощении... несчастный человек...Следователь…

Подруга требовательно спросила:
- Что это?
Я молча протянула ей записку следователя. Странно, что мне довелось первой прочитать заключительные слова трагедии, а не ей, непосредственной участнице. Значит, все в нашей жизни - неизбежно? И проклятие, не потерявшее силы, готово поразить сына моей подруги? Или просто нужно вовремя воспользоваться последним шансом?