Московская элегия
1.
Иногда просыпаешься, как с похмелья,
а вчера — как назло — ни в одном глазу,
и раскачиваются утренние качели,
как маятник Фуко — себя, как жертву, несу
в наступающий день: то ли душа истомилась,
то ли, это просто какой-то вирус,
то ли, как говорится, не та уже энергетика—
не пойдешь, как раньше, в театр на лишнего билетика,
ни в парке выпить из горла уже слабо или тубо,
поелику ОМОН и РУБОП
проводят в парке облаву. Но жалеть не о чем —
не изменишь судьбу, как себя ни горби.
И все меньше тянет доказывать неучам,
что не надо бояться умножать познанья,
все равно в этой жизни нет недостатка в скорби.
Близкие и далекие вторгаются в жизнь, как за данью,
за временем, которое уже не вмещает суток,
но всё больше кофе и сигарет да ещё грустных шуток
на встрече поседевших и полысевших друзей детства, —
у одних лысина ползет со лба, у других — с темени,
а для жизни почти не осталось времени.
2
День втискивается в метро, на ходу огрызаясь,
проталкивается к выходу и торопится в офис,
где сидишь, обложен делами, как загнанный заяц,
но не подаешь виду и попиваешь кофе-с.
Отсчёт идет уже на годы, и даже на месяцы,
а у кого-то остались считанные недели
до восхождения по божественной лестнице
туда, где вкушают амброзию во время похмелья,
а может, напьешься воды из реки забвенья,
отложив обол для Харона на чёрный день,
и будут витать надо мной то ли ангелы, то ли тени,
и тогда уж я сам превращусь окончательно в тень.
2000