На огненных камнях, в котлах стряпни прибрежной
свернулось, закипев, прибоя молоко.
Ты снова пешеход: твой путь намечен между
песком под башмаком — и тем, что высоко.
Кто смотрит на волну, тот думает о слове:
мол, мудрое, придёт и объяснит прилив.
Но вот язык дрожит, как будто хвост тресковый,
а трепетный глагол — он к чешуе прилип.
Не выделить строкой, не выдать запятыми.
Мешая языки, как бармен на посту,
не понимаю их, не понимаю с ними,
не понятый и сам — какую чушь несу?
Прости же и меня: за то прости, за это.
Прости, что под огнём приморская тоска;
что музыка звучит, что лето до рассвета,
что падает на стол угрюмая треска.
Прости и пешеход: соприкасаясь с мысом,
уже простая речь неназванной земли
вскипает налету и, наполняясь смыслом,
белеет, как прибой, на каменной мели.
О, робкий пешеход! О, ученик прилежный!
Прими же всё, как есть, лохматая башка.
В надёжной немоте бессмысленной надежды
ни слова не сказать, ни сделать полшажка.