Для его на свете второй весны,
даже кошка казалась большой и старой.
Мог часами касаться рукой гитары,
долго эхо слушая от струны.
Говорил два слова он: "Бах" и "Дай",
но второе можно принять за Гайдна.
Развлекал целый день сам себя, и ладно,
и не плакал, в общем-то, никогда.
Из гитары, кошки - сложился мир;
оказалось, что это совсем не мало.
Он ложился, свернувшись под одеялом,
и мяукал что-то на ноту "ми".
А еще за окном был колодец-двор:
скрип качелей и шелест огромных кленов.
Он сгорел от болезни за месяц, словно,
кроме нот в нем не было ничего.