Вены времени вдруг закупорились, будто бы тромбом,
От эпох, до секунд время сжалось Вселенской пружиной,
Надо мной ожиданье, куражась, кичилось апломбом,
Как и лампа, заклятьем, держащим в заложниках Джина.
Горизонт, наклонясь, стал похож на Сизифову гору,
От такого качанья совсем изменился в лице я,
И, на всякий пожарный, хлебнул без причастья «Кагору»,
Понимая, причастье от этого не панацея.
Вдруг гляжу, а вокруг в темноте волки злобные рыщут,
От бессилия я и взаправду, чуть-чуть не заплакал,
Ведь остыло давно, умерев без поддержки кострище,
Даже искорки нет, чтоб разжечь мне спасительный факел.
Я схватился за нож из дамасской проверенной стали,
Пальцы складно легли на изящной, резной рукояти,
Танцевать пляску смерти волчары на миг перестали
И рванулся вожак на меня, как к любимой в объятья.
Из земли рвали волчие лапы ошметками комья,
А меня липкий страх спеленал, как трясина в болоте,
Но напрягжись, навстречу волчаре ударил клинком я,
Только острая сталь не вкусила агонию плоти.
Как туман, или злость рассосался навязчивый морок,
Вены времени снова доверили пульсу биенье,
Твой спасительный образ, который мне искренне дорог,
Созерцал, как явление Ангела, я в упоенье.