Дворец иллюзий. В нём пустой престол.
И нет дворца. Ты видишь веток дрожь,
качанье влажное. Лист падает на стол,
и чёрный бархат луж тревожит дождь
иголками, тускл воздуха рассол
меж пыльных стёкол. Погляди, подумай.
В том смысле, что, быть может, ни на гран
не изменилось ничего от тайных ран.
Абстрактная вода залила трюмы,
но что Полкан твой, мир добрей не стал.
Быть может, так. Плыть надо одному.
сквозь осень чахлую, древес её сурьму,
сырые облака, свет из прорехи,
давить подошвами чернильные орехи,
да усмехаться иногда тому,
что, ласковое, тянется к уму.
Чужая пьеса
Молча, у глаз денницы,
в сетке острых морщин
путешествуют лица
чёрно-белых причин.
Что же ты себя строжишь,
заедаясь, как мем,
не грусти, что не можешь
раскатиться совсем…
Ты — единая искра,
необыденный свет,
ждущий ветра, где мглисто,
эмбиент.
Что прошло – то про нечто
под лежачей водой.
Здесь, как прежде беспечно
мир кривится земной, —
зло и невинно длится,
мучаясь душой,
исчерканная страница
нашей пьесы чужой
Простое тождество
Простое тождество примет
явь извлекает из пустыни:
В шиповнике червонный свет
лежит,
колеблется
в рябине.
И останавливают речь
в горящих тучах перемены,
птиц гениальных (их не встреч)
разбросанные
мизансцены.
Стоишь с прикушенной губой,
Лишь слепок внутренний эфира,
когда глаза сами собой
готовы встретить
юность мира.
Блик
Что помнится,
так это моменты спонтанной
духовности.
Неотвлечённой жертвы
пусть и всего лишь досады.
Достаточно, право,
достаточно.
Так простое
становится
точным бликом
в картине.