ну же, давай, испусти свой последний вздох, лето,
и я пущусь в безумный пляс: был враг, да и помер;
буду гадать на чайных листьях, что бы такого спел старичок Летов,
тащить из колоды карты, в попытках сложить номер
самый телефонный. самый заветный.
а потом еще в таксофоне прерывисто невпопад нажимать кнопки,
бросать на рычаг трубку, опять набирать... в догадках теряться: заметно
ли кому, что я вот теперь говорила с богом?
оно и хорошо, что не заметно: а то каждому расскажи когда, и как,
какой был голос, и на каком языке он думал,
хотя и так ведь все ясно: бегу я забег в испанских сапогах,
как бл**cкий герой хреново прорисованного дума,
а потом вспоминаю о главном, и стреляю себе в лицо.
всем хорошо. все плачут, и тайком с облегчением вздыхая,
придумывают конец, в котором непременно кольцо
остается в гранате. а я во всем каюсь. каюсь. каюсь.
и совсем-совсем никому не делаю зла. вяжу и вышиваю крестом,
не сомневаюсь в их истинах, каждому сапоги лижу по чину.
давай, господи, на том и сойдемся. ты уж там взмахни нужным перстом:
я и сама устала любить каждого проходящего мимо мужчину.