…Обычно, после четырехдневного запоя у меня начинается приступ черной депрессии…Лукавая бессонная ночь, словно смеется надо мной нечеловеческим сатанинским смехом, как бы вопрошая меня: «Ну, что, готов сдохнуть?».
«Нет еще» - я прячусь под одеялом – «Отстань от меня!». Стрелки часов, словно вкопанные, замерли на двенадцати ночи. Мне кажется, что жизнь неуловимым для моего сознания образом остановилась. Вот еще прошло часа два, смотрю на горящий в ночи дьявольским глазом циферблат часов: «Двенадцать часов две минуты…» Ну не могут же два часа уложиться в две минуты! Это вам так кажется, если у вас не было растянувшегося на вечность жуткого похмелья. Когда не хочется ни жрать, ни пить и, как говорится, ни ****ься, ни жить….
…А ведь еще каких-то десять (или двадцать четыре) часов назад мы так весело и непринужденно говорили о смерти. Блистали словесным поносом черным, как смоль юмором об этой самой гребаной смерти. В эту же ночь она отыгралась на мне с лихвой. Мои друзья и подруги-собутыльники как-то всегда сразу узнают, что я сорвался (или дорвался - кому как удобнее) до алкогольной дороги и стекаются ко мне словно мухи на мед. Или говно, чем, чем себя после недельной пьянки и ощущаешь. Хуже всего, что в такие дни успеваешь испортить отношение со всеми, с кем ни было. Я имею ввиду, в первую очередь, родственников, ранимых и непонимающих, как это может происходить с их сыном…
…Постоянно тянет к «белому» «брату» - унитазу то есть. Хочется метнуть «коржика», а в желудке, кроме слюны нет ни ***. Это еще хуже. Выпучиваешь глаза, ловишь ртом спертый воздух, показываешь «брату» язык. А ему насрать (хотя можно и в него самого. Было бы чем).
В голову лезет постоянно какая-то лажа. Что вот-вот остановится залитое алкоголем до верха сердце. И никто не узнает о твоей такой глупой, и такой мерзкой кончине. «А по сыну ползают мухи!» Н-да…Потом тебя быстренько закопают. И все. И вот это «все» очень не радует.
«Иди к-о-о мне!» Да черт подери, ведь нет же никого в квартире. Куда идти-то? Не хочу никуда! «Иди-и-и…». Да идите вы сами, куда хотите! Отстаньте от меня срочно!
«Леша! Ты чего же это делаешь! Ай-я-яй!» - мне грезится девчонка-семиклассница, в которую я когда-то втюрился. Хотя в последнем я сильно сомневаюсь. Иногда мне кажется, что на самом-то деле я вовсе никогда и никого не любил… Ксения (кажется, так ее звали) отбивается от меня, но как-то вяло. Голубые глаза ее хихикают надо мной, стройные бедра и длинные ноги завораживают взгляд… Притягивают магнитом. Мне хочется ее. Очень хочется. Страсть просыпается там, где-то между ног, а не в груди, как у нормальных людей. Я прижимаю Ксюшку к стенке (или вдавливаю в диван?). И… просыпаюсь. Стрелки остановились как вкопанные на семи минутах первого.
Решаюсь идти во банк. Курить я не могу. От воды тошнит. Добивать состояние буду молоком. …Не умная была идея. Молоко весело свернуло в желудке соленые огурцы и селедку, шедшие под водочку, конфеты и шампанское, вино и пиво. Много пива. Много водки….
…Мой брат названный Левка валяется тут же на полу в комнате. Ему сейчас хорошо и не до моих мучений. Время немного (благодаря туалету) двинусь. Двадцать одна минута первого. Круто! До утра не дожить. Почему-то я представляю себя персонажем из фильма «Вий». Причем и плохим и хорошим (если там таковые есть). В смысле без стакана не разберешь. А стакана как раз и не хочется.
Мерещится. Дуло автомата и женские груди. Странное видение. Что это ****ь за ассоциация и к чему она? Мутит, заходится сердце («Сердце волнуется…» или «Мое сердце остановилось, мое сердце замерло»), куда-то растворяется сознание. Простынь и одеяло мокрые, как будто я в сауне, а не на своем диване. Слабость такая, что не добраться и до стакана с водой. Вот весело! Умру от сушняка…
Еще недавно было много народу, веселье, вино рекой. А сейчас нет никого. Сдохни один. А ведь все люди на земле и, правда, одни. Каждый из нас один на один со своей смертью встречается. И никто за тебя словечко не замолвит. Вот такая хрень.
…Две малолетки ласкают меня… Хорошенькие. Милое-милое студенческое прошлое… Как это они делают по-взрослому. Вкусно делают. И со вкусом. Маленькие да удаленькие. Ха-ха… Замечательненькие мои, давайте-давайте… Да что за ебть! Опять «то ли девочки, а толи виденье…». Господи!
Когда я пил студентом, мне так плохо не было! Скорее, наоборот! «И ведь какой мальчик был..» - странно, но эту фразу говорят не только взрослые тети, но и маленькие ****и. Всех их что-то объединяет. Может, ****ское отношение к жизни? Или сверхженское ко мне? Хотя какое ко мне отношение?…
Какие новые чудовища мне еще сегодня привидятся? Или лапы… Тигра. Ну и хуня лезет в голову. Уже утро? Без двадцати час…
А ведь в школе (по крайней мере – в начальной) я был отличник. Потом – хорошист. К десятому классу в моем детском сознании что-то включилось - или наоборот – отключилось… Сбой в системе. И понеслось. Или понеслась. Жизнь. В ней нужно всего лишь несколько раз проснуться. Первый – родился – «Не помню». Второй – лет пять – «Ух ты!» Третий – в пятнадцать – «Так вот какая ты!» Четвертый – в двадцать пять – «А жизнь-то оказывается не такая хорошая штука!» Пятый – после тридцати – «Кто здесь?» Шестой – после сорока – «****ь, а я думал мне вчера 18 было. Как я до сих пор жив?» Седьмой – ближе к пятидесяти – «Дорогая моя! А ты не такая уж и дорогая…» Восьмой – 55-ть – кто-то ягодка опять… Изюм! Какая нахуй ягодка! – «Все еще будет…» - будут-будет… Домовина не мерещится? Девятый – за шестьдесят – «Уси-пуси, спать один баюся…». Десятый (до скольки уж дожил)– «Здравствуй Бог, ты для чего пришел? И почему нам не напиться?».
… Бр-р-р. Да уж. У «Агаты» хорошие песни. Таймс о клок – пять минут второго. Нормально. Сейчас только я да нечисть моя не спит. Сушнячок-с пришел. Добро пожаловать, рады видеть вас! Вернее ощущать то, что сейчас сдохнешь от жажды. Но мне легче, вот она водица-то, пусть и не ключевая, но своя, родная, вонючая, водопроводная. А тогда, когда я обдолбался нахрен этим гашишем – мне было о-о-очень ***венько. Думал – крякну. Сначала курнул – ни хуя. Второй – затянулся – ни хуя, третий, четвертый – ни хуя. Я уж косяк другу задвинул, мол, не берет меня и все тут, что за подъебос принес! Как знаете, однажды маленькая девочка (лет пяти-шести от роду) загадала мне загадку. Попробуйте, отгадайте. Сомневаюсь, что у вас это получится:
- Ни ***, ни хуя, ни хуя, а как хуйнет, да до хуя, хуевинки посыплются и опять ни хуя…
Вот и я думал, думал – не придумал. А это – салют. Смешно? Мне было не очень. Если уж я такое чудище, то, что сделают из наших детей такие загадки?
Впрочем, это я к тому, что минут через двадцать после ударной обкурки меня ***нуло так, что до ХУЯ! Я пал и стал временами терять сознание, при этом сначала язык мой нес всяческую чушь и ересь, а потом и вовсе перестал меня слушаться – во рту случилась Сахара. Как говорили мои знакомые – два торчка, которые и обкурили меня гашишом, я если и мог, то только говорить одно слово (и то с сурдопереводчиком – «ВОДЫ»). И так меня плющило и колбасило где-то с час-полтора (правда, тогда я подумал, что прошла вечность). Лежа на земле под дождем, я не чувствовал дождя – пол лился с меня градом похлеще всякого дождика, сердце заходилось – но не в экстазе. Как я шел домой помню плохо…
… Я всегда, когда переберу дозу (а я редко ее не перебираю) практически не помню, как добирался домой. Я не помню, когда впервые со мной это случилось – ни когда я перебрал, ни когда я впервые познакомился с дядюшкой АЛКОГОЛЕМ. Хотя, кое-что я все-таки помню…
«Когда нам было по тринадцать лет…»
На самом деле, впервые я попробовал водку на язычек лет так в девять-десять. Она мне жутко не понравилась. «Гадость-то, какая!» - только и проронил я. «Вот-вот, и не нужно ее пить!» - вторили мне дружным хором родственники – было это на каком-то семейном празднике. На каком – теперь уже не имеет значения. И я к алкоголю честно не притрагивался еще года три-четыре. А потом был мой день рождения….
(Продолжение должно следовать...)
НЕХОРОШИЙ ЛЕШИЙ