В Гефсиманском саду — всегда ночь.
В Гефсиманском саду — времени нет.
Времени больше нет.
Нависают-ветвятся нервюрные своды олив —
окаменевших, тысячелетних, седых, —
скорее, к царству минералов причастных.
не дерева, а вздыбленная твердь...
Лишь сквозит-серебрит голубая листва
синеву наползающей тьмы.
Уснули все... Они побеждены
сном тяжелым, мирским...
Но я знаю — Учитель, ты не спишь,
и я спать не должен... не должен...
«Петр!» — твой голос, тихий, усталый, далекий.
Да, я слышу, я встаю, я иду...
Оливы, древние до одури, до жути,
до страшной, первобытной, вневременной тоски...
Их ветви искорежены ветрами,
стволы их оплывают, словно воск.
Они все ближе, ближе обступают...
— Учитель, мне страшно! Я сейчас проснусь!..
...А там, вдали, над выжженными желтыми холмами,
где солнца свет так вечен, резок, нестерпимо бел
(как веки жжет, и все плывет в глазах) —
там... Я не вижу... Нет...
Лишь этот стук и приглушенный ропот
Толпы, и резкие команды солдат...
Там...
— Я просыпаюсь от собственного крика: «Что это? Что?!»
...Но здесь, в саду масличном,
все тот же мрак и сон, все та же мгла.
Здесь Ночь Ночей, чья тень крылатая легла
на три тысячелетья...
— Учитель, что это? О чем я говорю?
Здесь — усталые ветви древних олив
сводом серебряным переплелись.
В просветах — сиренево-синее, темно-лиловое
витражное хрупкое небо.
Что такое «витраж», я не знаю.
И нервюрные своды базилик
еще не придумал Сегюр...
...В Гефсиманском саду время стоит,
как стекло недвижной воды,
и его даже можно потрогать.
Сквозь веки — хрустальные блики, серебряный свет
чуть трепещущей, редкой, сквозящей листвы, —
словно рыбки резвятся в озере Вечности,
словно вновь ступаю по водам
Галилейского моря...
Да, я слышу, я слышу, это ты, Учитель, —
ты просишь нас бодрствовать вместе с тобой
в эту ночь.
Но уснули все: спит Иаков, спит Иоанн — любимый ученик...
Ночные тени все глубже, глубже забирают их в свой плен.
Но я... Я — Петр! Ты сделал меня ловцом человеков,
и еще сказал, что я — главный камень в будущем храме.
Так вот: я люблю тебя, я не сплю!
Только... Как же это: Ты говорил,
что в доме Отца Твоего обителей много,
что Ты есть путь и истина, и жизнь,
и еще — что Ты победил мир...
А здесь, сейчас, на этом маленьком клочке земли
ты мечешься, не находя исхода страданиям?
Не понимаю.
Постой, ты что-то говоришь о чаше?
Я помогу, я разобью ее, Учитель!
Ты слышишь? Я иду к тебе! Иду!
...Древние ветви.
Призрачная листва,
сквозь которую ближе
звезды.
Поздно, Петр.
Слишком поздно.
Этот храм, этот свод
для того, кто грядет
после времени.
Небо — чаша.
В Гефсиманском саду
скоро рассвет.
Времени больше нет.
9.12.2007
фото Тех Самых Олив - Марина Осекина.