Чур меня,
от хама и от сглаза!
Не случалось
быть такой войне:
Рядовой
особого спецназа
Строчек рать
веду я по стране.
Мне мои
заветные высоты –
Доблести,
отваги рубежи,
А в лицо –
раздоров пулемёты…
Лупят пушки
в душу ядом лжи.
Бьют прицельно
педики с экранов,
Охватил
злопакостных кураж.
И толпа
заморских интриганов
Чудный мир
берёт на абордаж.
Чудный мир,
что в сердце я построил,
Храм, что предок
кровью освятил,
Разве он
борьбы и жертв не стоил?
Разве
солнцем славы не светил?
Не готов народ был,
но достоин
Честь страны
оспорить в той войне,
Но по спинам «секов»
чёрный воин
Въехал
на долларовом коне.
Бьёт налево!
Лупит, гад, направо!
Взять в полон
бесстыдства норовит.
Чужеземья
хищная забава
Властных шкур
надёжный реквизит.
Вот они,
бегущие к «барьеру»,
Вот
культреволюции творцы!
Обглодав
капустника премьеру,
В клочья рвут
Культуру подлецы.
Пушкин мой!
Им вовсе и не Пушкин.
Им Сергей Есенин –
не родня.
И Толстой
циничным побрякушкам
Просто так,
фонарь средь бела дня.
А народ
в унынье и молчанье,
Лишь порой
услышишь там иль тут: –
Нет, страну
хамью на растерзанье
Даже демократы
не сдадут.
Мне ж, бойцу
особого спецназа,
Чей удел –
неравный вечный бой,
Грустно думать:
чёрная зараза
За моей
охотится душой.
Что меня,
кто сердцем очень русский,
Кто умеет верить и любить,
Учат бесы
думать на французском,
На еврейском
петь и говорить.
А плеча
соратника-рубаки
В прохиндейском царстве
не сыскать.
И коль дрогну
в этой грязной драке,
Как Иуда,
буду умирать.
Только я
мечту ещё лелею,
Что, учуяв
близость сатаны,
Даже
умирающий сумею
Я Творца
подёргать за штаны.
Чтобы знал Он:
мучаясь, страдая,
Жил грешно,
но праведно любя,
Что, горя в аду,
страною рая
Величаю,
Родина, тебя.