Лети же, Странный, за туманы, за все крутые берега.
За все сомнения и муки, за все тебе мои слова.
Лети же вольно и не думай о том, что может быть пройдет,
Что может быть как Небо главным, что, может быть, во мне живёт.
Лети же, Странный, не прощаясь – я так привыкла к тишине,
Я так привыкла к светлой боли, что греет тонко сердце мне.
Я так привыкла к огорченьям, к пустой надежде под дождём.
Лети же вольно с наслажденьем, ведь мы с тобой вдвоём умрём.
Ведь мы с тобой вдвоём отстанем – вдвоём нам в стае не лететь.
Лишь только воздух плачем ранен… Как больно в воздух тот смотреть…
Лети же, Странный, за туманы, за все крутые берега.
За все сомнения и муки, за все тебе мои слова.
Узнаешь, может быть, в полёте случайный чей-то силуэт,
На самом главном повороте пойдёшь на этот слабый свет.
И в нём найдёшь моё дыханье, мои глаза в чужих глазах,
И скажешь тихо на прощанье любви моей, сжигая страх:
И ты лети, и ты не думай, что наша жизнь не стала сном,
О том, что сказка перед утром смывается росы вином.
О том, что Небо замолчало в тебе и мне на все века,
О том, что душу потеряла, забыв как ждёт тебя рука.
Лети в лучах шального ветра, я знаю твой полёт велик –
О том поведала примета. Пиши теперь свой чистовик.
Пиши и радуйся, и думай о том, как тихо под Луной
Я в чьём-то слабом силуэте увидел светлый образ твой.
Лети же, Странный, за туманы, за все крутые берега.
За все сомнения и муки, за все тебе мои слова.
Лети же вольно и не думай о том, что может быть пройдет,
Что может быть как Небо главным, что, может быть, во мне живёт.