Посвящается другу Леониду.
Что-то скучно здесь, Господи, мне.
Ничего тут меня не тревожит.
Ускакать бы отсюда на черном коне
В степь к цыганам за песенной дрожью.
Расковать свою б жизнь языками огня
И напиться чужой степной воли.
Дайте ж мне поскорее коня,
А то я задохнусь здесь в неволе!
Резану я по путам рукой, как ножом,
В ночь рванусь я с конем бесшабашно.
И коня осажу лишь за дальним холмом,
Где цыгане поют у костра волестрастно.
Ой, цыган, своей песней меня ты встревожь
И струной разорви мою душу,
Изгони ты из сердца тяжелую ложь,
Буду ночь напролет тебя слушать.
И над степью взвилась его вольная песнь,
Словно искры во тьме рассыпаясь,
Захлестнула меня и отдался ей весь
Птицей раненой ввысь поднимаясь.
Но куда ей лететь? За костром та же тьма,
И порыв мой, как дым, уплывает.
А струна, как назло, режет слух и меня,
Что для вольных ночей не бывает.
Боль тоской, как волной, пробежала по мне
И ушедшие годы заныли, как раны.
Потерял свою волю в чужой стороне,
А теперь по степи ищу ночью с кострами.
Песнь казнила меня над дрожащим огнем,
А струна, разорвав мою душу, рыдала.
И почувствовал я, что не властен конем,
И слеза, как смола от огня, побежала.
Ой, цыган, своей песней меня не тревожь
И струною не рви мою душу,
Не дразни меня волей, не кидай меня в дрожь,
Не могу я тебя больше слушать.
Тьма ночная опять поманила меня,
Да и костер, остывая, прочь гонит.
Я оставил цыгану вороного коня
И побрел по степи со своей болью...
Тяжело на чужбине, о, Господи, мне.
Все меня здесь сжимает и гложет.
Ускакать бы отсюда на светлом коне
В даль родную с березовой рощей!