Откровенно пишу об угасших тоннелях,
Тех что там наверху, изгибаются верно так.
Может карту возьму, отыскала бы формулу,
Без Менделеевских подсказок, обсыпанных порохом.
Сравнила бы старое с новым, гордое с ровным,
Беспечное с долгим и быстрое с громким.
Антресоль, вот например, без числительных в уме,
Ждала меня у люка на второй минуте сумерек.
Город вроде бы опустел уже, но там и домов то не было,
Что бы называть его пятью буквами.
Наверное больно, изящно спиленному куску древесины,
Стоять у каждого в доме под потолком безнадёжно синим.
А помнишь, как я пролила чай тебе на колени?
Но ты молчал, потому что стакан был пуст.
Я не успела заполнить его гербарием из акварели,
Ибо в тот день совсем не было чувств.
А люстра, что с утра издевалась,
Ослепляя глаза безтоковым светом.
Те слова, что меня от тебя отстраняли
И малина в той банке с прошлогоднего лета.
Вроде бы и всё в порядке, но как то не понятно вовсе,
Что я снова мотаю старую пленку,
Окунаясь в потоки приветливой осени.
Голова не кружилась от чокнутых крыш, скомканных, сношенных.
Там ведь совсем воздуха нет. Его весь издышали лёгкие брошенных.
Беззаботные, бродят себе по поребрикам ночи.
А я всё пишу бесконечно длинные строчки.
На точку не хватает сил. Слишком много требует чернил,
Из тонкого стержня редчайших перил.
Там кстати окно наконец побелили,
Теперь ежедневно в нашей старой квартире поселились белёсые будни.
Простые смертные всё так же читают Дюму
По тридцать три раза, и так до экстаза.
Но мы ведь с тобой тоже не волшебные, правда?
Такие же как они только с прошлым немного потрепленным.
Я цветок твой до сих пор поливаю,
Хоть он и засох уже месяцев так 7 назад.
Но я верю, он оживёт, чудеса ведь бывают?
Или я опять прочла все письма не в такт?
Я закончу сейчас говорить о прошедшем,
Хоть и в русском есть будущее, но с запятыми ушедшими.
Ты звони если что, и не переживай, что не отвечу.
В чёрный список внесла млечность твоего имени .
Только вот в сердце до сих пор паутина покрытая прозрачным инеем.