Я помню твой силуэт на фоне распахнутого окна, линяющая краской деревянная рама, трешина на окне. Я впечатываю тебя в свою память как старый фотоапарт без пленки. А что еще остается? Замечаю и невольно любуюсь, как скользит золотистое свечение по самому краю кожи. Там, где закатное солнце касается плеча. Твой босой 45-тый размер на засыпанном чайными листика подоконнике. Рука с сигаретой на согнутом колене. Мне нравиться, как ты ее держишь: почти у самых костяшек, легко перехватив по середине. Ты редко докуриваешь до фильтра. Пытаешься бросить? Мне даже нравиться как ты слегка откидываешь голову, когда выдыхаешь дым в холод осеннего вечера. Это самые главные твои запахи: осень, чаи и сигареты.
Я не люблю тебя. Однозначно. Ты меня тоже. Нас это вполне устраивает.
Мне не обязательно с тобой говорить. Ты не требуешь этого. Нам нравиться вместе молчать. Но мы все же задаем друг другу вопросы. И иногда даже отвечаем на них.
Может другим людям они могут показаться нелепыми или детскими, но мы не пускаем их в этот сугубо-эгоистичный мир имени "нас".
- Как ты думаешь, в каком возрасте человек испытывает наибольшее счастье?
- Сколько старушек сидящих внизу на лавочке способны на мелкое пакостничество?
Ну да - абсурд. Но я безумно люблю эти моменты.
Люблю слушать шорохи одиноких торопящихся ночных машин, кутаясь в твой жуткий верблюжий плед с дивана. Смотреть куда-то вдаль, там где заканчивается вереница фонарей и горизонт сливается в сплошные серые бетонные пятна. Вдыхать запах из горячей кружки, угадывая сорт.
Darke best?
Или зеленый Milfort?
А может твой очередной чайный эксперимент?
Ты рядом неторопливо тянешь "Винкс". Твои пальцы еще немного пахнут им, когда ты подносишь руку к моему лицу, убирая запутавшийся в волосах осколок осени в виде кленового листа.
Я никогда не знаю, о чем ты думаешь. Это, по моему, здорово. Я не знаю, сколько тебе лет. Как твоя фамилия. Есть ли у тебя семья? Чем ты, в конце концов, занимаешься?
Да мне это и не интересно, по правде говоря.
Со временем я приобрела привычку забирать твою почту и одним пинком закрывать входную дверь.
Я привыкла к уютной тишине твоей кухни. Ты редко слушаешь музыку. Я даже без понятия, что тебе нравиться слушать. Или какое твое любимое блюдо? Да какая в сущности разница?
Ты это ты.
Зато я знаю на каком боку ты любишь засыпать, и как ты прячешь левую руку под подушку. Могу определить по складке на переносице - какой сон тебе сниться. И даже из коридора по запаху определить - каким чаем ты будешь меня сегодня угощать. Я знаю, ты любишь крепкий черный Grinfild по утрам, а ночью пьешь только зеленый крупно листовой. И только в своей старой и странной для парня - розовой, потрескавшейся кружке с надписью "Cofe"... Чудак.
Ведь я не люблю тебя? Думаю ты меня тоже.
Но когда мне по настоящему плохо, в те моменты, когда даже плакать и то больно и я стою у двери, ты молча впускаешь меня. Всегда. В два часа ночи, мокрую и в ссадинах, захлебывающуюся собственным отчаянием пополам с глупостью. Злую, слабую, ехидную, ласковую, растерянную, упрямую или сомневающуюся. Любую. А я прихожу к тебе как побитая в рваной драке собака, уставшая, продрогшая и виноватая.
Сама удивляюсь, как ты меня тогда терпел?
Ты никогда не читал мне нотаций, не спрашивал что случилось, нужна ли помощь. Просто завел аптечку. А в компьютере появилась новая ссылка на "Неотложную помощь". Хоть временами, завязывая узелки в виде бантиков на бинтах ты неодобрительно смотрел на меня из-под отросшей челки. Я в ответ как всегда улыбалась.
Даже сейчас, 4 года спустя я в мельчайших деталях помню, как мы познакомились.
Случайно остановившись в знакомой компании, я решила остаться подольше. Шумная толпа была похожа на табачное смеющееся облако с душным запахом пива. Я что-то шутила. Ты тихо сидел за моей спиной. За весь вечер ты не сказал мне ни слово. Я, по непонятной мне причине, тоже старалась держаться от тебя подальше.Было в тебе что-то пугающее. Непонятное, непривычное. И лишь когда компания решила уподобилась тараканfм при свете дня, а я собиралась последовать их примеру ты спокойно остановил меня фразой:
- Идем.
Ты не спрашивал, ты не приказывал. Просто подтверждал неоспоримое. Как будто сама мысль о чем-то другом - смешна и нелепа. Ты прекрасно знал, что мне не нужны объяснения, даже это "Идем" было лишним. Я невольно вздрогнула. В твоем взгляде было темно, обреченно и как-то неестественно спокойно. И завораживающе одиноко. Так, как бывает только от полного смирения с одиночеством. Желанием такового. Ненавистью от от его глубины и осознания собственной ловушки. Я невольно кивнула тебе, не до конца понимая зачем. И молча пошла. Не смотря на похабный хохот расходящихся знакомых, недоумение, удивленный шепот, недоверие. Я не ищу ни их понимания, ни одобрения. Зачем они мне?
Они не поймут, что мы не можем по другому. Это больше чем простая физиология, больше чем потребность, прихоть, импульс или желание. Это невозможность выбора, это предопределенность.
Я помню все 54 ступеньки на твой 3 этаж, тугой хлопок закрывающейся двери, синеватый полумрак коридора, холод простыней, тишину.
Сейчас мне часто нравиться, закрыв глаза, на ощупь, неспешно ведя рукой по шершавым обоям пройтись в сумерках квартиры в излюбленную кухню. В другую, дальнюю спальню с полуистлевшим женским запахом ты меня не пускал. Звонко поставить чайник, смахнуть понравившийся хрустящий пакет с заваркой, еще не открывая вдохнуть его терпкий запах...
Молчаливое чаепитие после секса - это наш привычный ритуал. Осенью ты часто открывал все окна настеж, впуская в холостяцкую квартиру с одинокими фотографиями кареглазой девушки на стенах сквозняки с запахом бензина и мокрых листьев. Закутывал меня в плед, пропуская мимо ушей мои ворчания на счет его колючести, а сам по долгу сидел на подоконнике скрестив ноги все в тех же старых спортивных штанах с растянутыми коленками.
Со временем мы стали вместе смеяться. Чаще всего над самими собой.
Упавшая в двух шагах от лавочных бабулек чашка с остывшим чаем, нечаянно опрокинутая мной, когда мы решали при помощи "Камень, ножницы, бумага", кто моет посуду. Ты как всегда выиграл.
Забытый на мониторе компьютера носок и найденный только через трое суток.
Эксперимент с введением через шприц кактусу 3 миллилитров водки в надежде на внутреннее брожение...
Я помню все.
Даже такую мелочь, как тонкие линии шрамов у тебя на запястьях, неравномерная и от того еще более забавная щетина на небритом лице, по которой я люблю проводить ногтями. Ты тогда улыбаешься. Устало выглянув исподлобья, нехотя, спокойно, но по своему тепло.
У тебя всегда не хватает денег на приличную резинку, зато чайное собрание на твоей кухне стоит целое состояние.Вместо этого ты пользуешься канцелярской резинкой для денег. Хм. Однажды я шутки ради решила подарить тебе новую. Розовую. В красный горох и с кружевом по краям. Долго выбирала. Думала, что ты начнешь возмущаться, разозлишься на меня или хотя бы просто проявишь удивление.
Но нет. Буркнув "Спасибо" ты неторопливо примерил подарок. Он до сих пор на тебе. Тебя это, по моему, нисколько не смущает. Я же невольно улыбаюсь, когда вижу ее.
Ты сутками сидишь за компом, у тебя нет друзей и за все время, что мы знакомы - тебя никто не навещал. В темноте холодильника хронически одна сосиска и прошлогодний майонез.
Я не знаю, сможешь ли ты мне когда-нибудь рассказать, все, что с тобой случилось. Хоть я и сама догадываюсь. А пока я еще немного побуду рядом.
Буду как всегда ставить вслепую чайник и класть на клавиатуру счета за квартиру.
Буду прятать колючий плед в дальний шкаф и просить денег на пару одинокой сосиске.
Просто буду.
Ведь ты никогда не полюбишь меня. Я постараюсь тоже.
Нас это устраивает.