Я лежал на шезлонге под палящим южным солнцем и думал о смерти поэзии. На моей волосатой груди мирно покоилась книга Мишеля Уэльбека «Возможность острова», в которой очередной клон главного героя, 24-ый или 25-ый по счету, методично комментировал Рассказы о жизни, делая это так, как делают профессиональные археологи, раскапывая ветхий могильник. Блаженствуя во всех смыслах этого слова, мне трудно было переключиться на только что увиденную художественную реальность, однако то, что поэзия в романе подвергалась такому жесткому остракизму и критике, задевало за живое, как будто кто-то специально напоминал, что за любой стадией блаженства последует не менее длительный этап мучений, переходящий в забвение.
Можно было похоронить поэзию прямо здесь на пляже. Большое количество камней замечательно подходили для этой процедуры, а морская вода, мерно покачивающая зеленые водоросли, способна была настроить на нужный лад. Сожалеть о стихах, написанных когда-то кем-то кому-то, не стоило. Пластиковые бутылки, в которых хранились электронные тексты классиков мировой поэзии, легко можно было спутать с ещё не опорожненными спрайтами и кока-колами нашего курортного городка, где каждый желающий получал от организаторов тура дополнительное вознаграждение за свой неуход из жизни. Надо было выполнить то, что значилось в программе. Выпить те напитки, которые предлагали молодые официанты, нанятые на сезон. Надо было исполнить своё предназначение, о котором старательно проговаривали родители и учителя. Дописать стих, в котором одиночество мира замечательно гармонирует с одеждой поэта, даже если её смыли морские волны и втоптали накрахмаленные рубашки текстов в прибрежный песок.
Прикосновение поэзии и неприкосновенность человека. Дар слова и подарок судьбы. Сейчас важнее всего было не получить солнечный удар в челюсть, иначе смерть поэзии окажется моей личной смертью. Я представил похороны поэта, выполненные в стиле его белых стихов. Разрекламированные по всему миру. Читатели медленно шли, держались за руки и как бы плыли по строчкам песчаных дюн. Важно было дождаться точки полного заката, чтобы оживить труп, люминесцирующий под влиянием специального крема. Кое-где были видны домашние животные и то, что от них осталось. Потом выступал хор…
В размышлениях как-то незаметно подступил вечер. Нашаривая в наступающей темноте обрывки разговоров о вечном, я быстро влез в шорты и побежал за своим будущим в 24 часа. Книга осталась валяться на остывающем песке. На обложке можно было увидеть одно лишь слово. Возможность.