Дума вторая. Ностальгическая

Надежда Лукошина
Последние объятья, поцелуи, прощальные слова, и наконец-то я в такси. Специально сажусь на заднее сидение, чтобы водитель вдруг не вздумал развлекать меня разговорами в этот полночный час.

Реву ли я?  Пожалуй, нет. Ревом или плачем мое состояние назвать нельзя: просто слезы сами по себе льются по моим щекам, и я их сдержать не могу. И не хочу! И не хочу! Не хочу!

Что случилось? Ничего! Обычный августовский день уходящего лета, точнее, ночь. Я еду в такси по моему родному городу…А мой ли это город? Ведь я уехала из него в далеком  восьмидесятом году, а потом, переметнувшись с крайнего юга на Крайний Север, поселилась в маленьком северном городке, а здесь бываю только в гостях... Нет, мой! Я здесь родилась, выросла, окончила школу и институт, вышла замуж, родила сына-первенца…И пусть сейчас, глядя из окна такси на этот прекрасный ночной город, я не узнаю многих его улиц, но это мой город! Мой родной город!

Почему на моих щеках слезы? Прагматичный человек сказал бы, что от дури, великой дури. Но отбросив остатки своей прагматичности, я скажу: от чувств-с! От чувств-с, переполняющих меня!

Сегодня наконец-то состоялась наша долгожданная встреча одноклассников. Мы не виделись сорок два года! Трудно было собраться - все такие занятые в нашем двадцать первом веке! Встреча как встреча! Конечно, радостные вопли, объятья, поцелуи, постоянные возгласы: « А помните?...»
И вдруг Светка Шилова, ткнув пальцем в принесенную кем-то фотографию, воскликнула:
- Это же Солодовкин Вовка. Я его  не узнала, а в четвертом классе  была влюблена в него.
- В четвертом  ты была влюблена в Кольку  Серова,- возразила ей Тамара Рыбалова.
-Нет уж! В Колю я была влюблена в пятом классе.
И тут все наперебой  стали вспоминать, кто и в кого был влюблен и в каком классе. И только я, обычно очень активная, сейчас сидела молча, потому что с четвертого по восьмой класс была влюблена в одного мальчика, и он сейчас сидел со мной рядом. Но даже спустя сорок два года я робела сказать об этом вслух его присутствии. Он тоже не участвовал в этом гвалте. А потом  наклонился ко мне и сказал  чуть слышно, только для меня:
- А я в школьные годы в тебя был влюблен.
Я посмотрела на него. Моя душа воссияла. Наверное, ее сияние через глаза  выплеснулось наружу.  Он все понял и легонько пожал мою руку.

- А вы о чем секретничаете?- обратила  на нас  внимание вездесущая Светка. – А ну колитесь, в кого были влюблены?
Но мы дружно промолчали.
Вся эта кутерьма продолжалась еще долго. Только после полуночи мы начали вызывать такси. Наше веселое единство-сообщество, основанное на воспоминаниях, распалось так же быстро, как и создалось несколько часов назад. Каждый  уехал на своем такси в свою настоящую жизнь.

Вот и я еду в такси и думаю…. Нужно ли было это позднее признание в той  далекой первой любви? Что оно могло дать, что могло изменить? Ничего… Этого чувства уже нет, на смену ему пришли другие. У каждого из нас своя прожитая жизнь, изменить которую нельзя … Да и настоящее наше менять никто не намерен…

Но почему  меня переполняет такое щемящее-радостное чувство, из-за которого я и не могу сдержать слез? Может, потому,  что слышать даже запоздалые признания в любви приятно? И неважно, когда они прозвучали. Через сорок два года, через сто или тысячу лет. И неважно, что они уже ничего не могут изменить в этом насквозь материальном мире. А важно лишь то, что оно дало моей душе возможность пережить минуты счастья. Нет! Не минуты. И даже не годы. А всю оставшуюся жизнь мою душу будет греть это позднее признание.
Ведь скромные осенние цветы запоздалые гораздо ценнее яркого весеннего разноцветия.