Сколько себя помню, всегда хотел иметь личный транспорт. Скорость – мой конек. Я всегда и ходил и бегал быстрее сверстников, а хотелось еще быстрее, чтобы ветер свистел в ушах, и дух захватывало от скорости. Но мечта моя так мечтой и остается до сих пор по разным причинам, в большинстве своем от меня не зависящим. То ли мне не везло с транспортом, то ли транспорту со мной, но частенько наше общение заканчивалось плачевным образом.
Одно из первых моих воспоминаний относится к годам послевоенным. Было мне, наверное, года три, и жили мы с мамой у бабушки под Курском, в селе Пены. Время было тяжелое, голодное, хлеб получали по карточкам, и отоваривались карточки раз в неделю. Семья была большая, и хлеба на неделю набирался целый мешок. Магазин располагался не близко и поход за хлебом выливался в небольшую экспедицию. Не помню, чтобы меня по малости лет брали регулярно в эти походы, но одна поездка врезалась в память навечно. Дело было зимой, в метель и мороз. Не знаю уже, по какой причине меня отправили за хлебом с моим дядькой Володей, который сам был еще пацан пацаном - самым младшим в семье, не считая меня.
Подготовили меня к этому походу знатно – укутали в теплые одежки, поверх шапки повязали бабушкин пуховый платок – крест-накрест на груди и с узлом на спине, валеночки и теплые рукавицы на веревочке, продетой в рукава. Пожалуй, не укрытыми оставались только глаза, да и то я их зажмуривал частенько, спасая от снежной пурги.
Санки со спинкой, в ногах у меня мешок с хлебом, метель, видимость нулевая, и дорогу замело. Дядька старается изо всех сил, чтобы быстрее добраться до избы. Сани трясет, они кренятся, когда сходят с колеи, а на одной из заметенных колдобин подпрыгивают и переворачиваются. И я, и мешок с хлебом летим в глубокий, засыпанный снегом, кювет, в котором я и утопаю с головой. Мороз, а дядька, разгоряченный от усилий, весь в снегу, но веселый, вытаскивает из снега сначала меня, потом мешок с хлебом, и водружает поочередно на санки. Пожалуй, это само первое и яркое мое воспоминание.
А вот второй случай моего не совсем удачного общения с транспортом я не помню совершенно, хотя был он уже гораздо позже, и летом. Жили мы тогда уже отдельной семьей где-то под Малоярославцем. Отец работал бухгалтером в совхозе, и, наверное, получал достаточную зарплату, по крайней мере для того, чтобы приобрести легкий мотоцикл – козлик.
Несколько дней он знакомился с новой техникой и упражнялся в управлении ею, а потом решил показать свое умение публично. Я к тому времени подрос, и можете себе представить, как горели глаза у подростка, и как ему хотелось, чтобы его покатали. Да и отцу видимо хотелось пофорсить. В общем, наши желания совпали, и отец, усадив меня перед собой на бак, начал показывать свои новоприобретенные способности. Мама, конечно, возражала, но отец отмахнулся – он всегда считался в основном только с собой. Как потом рассказывала мама, мы поездили по прямой, потом объехали по кругу дом, а потом отцу захотелось проехать меж двух берез. Расстояние между ними было чуть больше размаха руля, и отцу хотелось шикануть. И все бы хорошо, но прямо по курсу оказался выступающий из земли корневой нарост. Переднее колесо, наскочив на корень, вильнуло, и мы со всей дури врезались в дерево.
Говорят, я сломал левую ключицу, и ходил потом с загипсованным плечом. Не помню об этом факте совершенно – видимо не только плечо тогда пострадало. На теле не осталось и следа, но с возрастом, в непогоду левое плечо начинает ныть – ничего видимо в жизни не проходит бесследно.
Мне было уже почти пять, когда в семье нашей наметилось прибавление. Жили мы уже в деревне Ширино под Сталиногорском (теперь Новомосковск). В деревне роддома не было и маму отвезли в Сталиногорск, где она и разрешилась благополучно дочкой, а, стало быть, мне сестренкой. Узнав об этом радостном событии, отец вывел из сарая видавший виды, но давно не использовавшийся, мотоцикл, почистил, заправил и собрался ехать в Сталиногорск. Очень хотелось взглянуть на сестренку, и я упросил его взять меня с собой.
На привычное место на баке я забрался уже сам, движок не сразу, но завелся, и мы быстренько докатили до роддома. Внутрь нас, запыленных, конечно, не пустили, но в окошко на втором этаже показали запеленатый сверток с морщинистым личиком. Сестренка меня не вдохновила, но отец был счастлив донельзя, а потому гнал козлика обратно в деревню аллюром три креста.
Километра за два до деревни он по какому-то наитию съехал с асфальта на земляную обочину и снизил скорость – это и спасло нас. Я, как во сне, или при замедленной съемке, увидел, что переднее колесо начало уходить вперед: «Пап, колесо ухо…». В себя я пришел уже в кювете. Рядом хлопотал отец, ощупывал меня – жив ли? Жив, и даже очень жив! Не считая нескольких ссадин, обширных царапин на руках и какого-то шума в голове все остальное было в порядке, как, впрочем, и у отца.
Козлик наш валялся в кювете, заднее колесо еще вращалось, а переднего не было, пришлось его поискать – оно укатилось далеко вперед по другую сторону дороги. У мотоцикла обе передние вилки были аккуратненько так сломаны и восстановлению не подлежали. Отец нашел поблизости две подходящие палки, с помощью которых мы кое-как срастили сломанные вилки, присоединив, таким образом, убежавшее колесо. Ездить на таком калеке было нельзя, но вести его перед собой – вполне. Так, прихрамывая, и повели козлика по обочине, поддерживая с обеих сторон. У деревни отец увел мотоцикл в мастерские, а я поплелся домой – замазывать зеленкой раны. Козлик домой уже не вернулся, чему была рада мама, вскорости вернувшаяся из роддома с небольшим кульком в котором попискивало крохотное забавное существо – моя сестренка Люба.
После этого случая личный транспорт мы уже не заводили – даже велика не было, но тяга к движению осталась, а потому я гонял железным прутом обруч и мастерил самокаты. Это простейшее средство передвижения требовало всего-то пару дощечек, пару подшипников, кусок бруса для руля и кусок толстой проволоки для сборки и разборки всей конструкции. Неподалеку от деревни была МТС с большим кладбищем сломанной сельскохозяйственной техники, так что добыча самой дефицитной части самоката – больших подшипников, для пацанов не была проблемой.
И гонялись мы на самокатах по шоссе наперегонки, но больше всего любили ездить, прицепившись за задний борт полуторки – это было круто, однако все же хотелось больших форм. И такая возможность мне представилась годам к десяти. Гостил я тогда у бабушки в родных пенатах – в Пенах. А у дяди Володи, отслужившего к тому времени срочную на Черном море, был велосипед – простой «Харьковец», но в идеальном состоянии. Дядька холил его, регулярно смазывал, подкачивал шины, подкручивал спицы, а потому ход у велосипеда был легкий и идеально прямой. Дядя велосипедом очень дорожил, но еще больше дорожил единственным племянником, а потому велосипед доверял мне без сожаления. Я пользовался его доверием и старался относиться к технике бережно. Велосипед, даже при опущенном седле, был мне все же великоват, и ездил я на нем стоя на педалях, а потому переваливаясь с боку на бок при разгоне. А уж разогнавшись можно было посидеть в седле, болтая ногами. Вскоре я изъездил все Пены, и начал выбираться в окрестности. По дорогам ездить было опасно, но была одна довольно утоптанная тропинка, которая шла вдоль железнодорожного полотна и ответвлялась к ближайшим селениям. Вот по ней катить было одно удовольствие.
Тропинка то шла вровень с полотном, то ныряла в низинках к подножию насыпи. Такие горки при узости дорожки придавали поездкам особый шарм разнообразия. И было на этом маршруте одно местечко, от которого захватывало дух. В этом месте полотно пролегало через ручеек, заключенный в большую бетонную конструкцию, а потому тропинка сначала ныряла к подножию насыпи, потом довольно круто поднималась над трубой почти к рельсам, и сразу же опять ныряла вниз. Притом, на самом верху она была узка донельзя, обрываясь сбоку прямо в ручей. Обычно я проскакивал это место с большого предварительного разгона. Вот и в очередной раз, разогнавшись, я выполз на макушку этой конструкции, но тут толи камешек под колесом, толи налетевший сзади паровоз, а то и оба эти обстоятельства сразу, привели к тому, что переднее колесо вильнуло, и я вместе с велосипедом нырнул с высоты в ручей.
К чести сказать, руль я не выпустил, что, впрочем, и привело к весьма печальным последствиям для моего железного коня. Обод переднего колеса скрутило в такую немыслимую восьмерку, что никакому ремонту колесо уже не подлежало. Я же отделался только синяками, да вымок в ручье с ног до головы. В Пенах запасного колеса не нашлось, в Курск за ним было ехать накладно – на том, и весьма надолго закончились мои велосипедные маршруты.