А.П.
Зачем-то было это сказано,
Зачем-то было пережито.
Возвышенно и безобразно,
Но без особенной и лжи-то.
О, дерево бессмертнокрылое,
Одной букашкою на ветке
Побыть твоей, налиться силою
И презирать уже виньетки,
И правды чувствуя дыхание,
Смотреть с закрытыми глазами
На листьев желтое порхание,
Почуяв почву притязаний.
***
Я понимаю о стихах
не так и много, но когда ты
мне говоришь их, - львы, крылаты
листают книгу в облаках.
Прочитывая ли, молча ль, -
но как-то враз склоняют выи -
услышать сказанным впервые
уже внесенное в скрижаль.
И.Р.
Океан – очарованный свод
Перламутровым цветом цветет.
Но капризней, чем знахарский мох
Новоявленной ягоды сок.
Ублажит. Но уж коли померк
Ротозейного зрения верх,
Жемчуга исцеляют водой,
Да русалочьей плотью младой.
Напитавшись в купаньях ночных
Отраженьями юных пловчих,
Веселеют, пьянеют горя,
Поцелуи морского царя.
Вот он снова, растопленный звук
Похвалы – долгожданно-упруг
Возродившийся жемчуг-озноб,
Глазированной нежности сноб.
Ольге Бараш
Мадам, за невоспетость в вас
Искусства чувствовать стихи,
Зерно отслаивать на глаз
От мимолетной шелухи,
И любоваться тем и тем
Под долгий кофе. Как бы так!
За мимолетицу систем
И время – ступленный наждак.
За несогласье наяву
Зерна – за вычурную спесь
Себя вытягивать в траву.
За гипнотизм, который – весь
Усталый Маргаритин дар.
И за разлистанность – фантом
Рожденья искры. За угар
От спетой песни ни о чем.
За гиацинтовую тьму,
Где ваша ощупь предпочтет
Мех непонятный никому,
Непоправимо львиный – вот!
За ваш восторг – реки к ручью,
За тайну меха наших спин.
Мадам, скажите же, я пью –
Еще какую-то из вин?
Ренате Аль-Ансари
Взращенная Москвой классическая роза
Востока! Зыбкий зной
и мертвенная поза
Раскрывшейся Луны –
На серебре грейпфрута.
Журчание зурны сквозь покрывала – путы
Жестокая, ты дашь воображать в экстазе,
Вся длительный мираж, таинственный оазис.
Газель моих стихов
и глаз моих отрада
Уныние снегов
И ветошь листопада
Засмейся и отринь,
Равно достойна шлейфа
Ах – Пушкинских Богинь, ах – гороскопов шейха
Нет, шепотам песка не внемлют янычары,
Где сохнут облака, лишь разжигая чары.
Забудь, Поэт, забудь,
Когда бы не Рената –
О – ветреная суть
лукума и рахата.
Т.Р.
И замечать цветенье алычи,
И позволять безоблачной весне
Предпосылать скользящие лучи
Твоим губам, тоскующим по мне.
И понимать, что внешний этот жар
Не превзойдет глубинного тепла
И покраснеет алиби – загар,
Когда ты спросишь, где же я была.
А.Т.
Ах, пестроточие. Букет секундных стрелок
Мне снова тикает не в рифму, просто так.
Не надо более пластмассок опестрелых
Мы, отыскрив, не повстречаемся никак.
Опять краснею я, что палевая роза,
Причем дождливая, и с Моцартом в душе.
Лекарства старого засушенная доза:
Чего же более, шерше и в шалаше.
Уж след скрещенья, защемленного в изножье
Покрыт снежинками до поздних запятых.
Само безденежье, оно же безнадежье
Не обратит его в магнолиевый стих.
А стрелки тикают, недобрые, в излуке
Пыльцовой ауры, чем дольше их треплю
Тем слаще бабочка, летящая на звуки
Печальной рифмочки дорблю плюс керри блю.
Н.Р.
Чем восхитительней ненужности
Во славу перемены лет
Нам преподносят приближенные,
Тем наше зеркало слабей
Подозревает нас в натужности
Полуулыбок-полунет,
Сопоставляя привнесенное
В глубинной сущности своей...
Л.М.
Узнать тебя в толпе,
Любительницу таинств,
Просчитывая тембр по трепету ресниц.
Поднять и унести, довольно неприкаянств!
Обнять тебя теплом неношенных куниц,
Развеяв ленты грив, распущенно умчаться
Стозвоном бубенцов прокладывая путь.
Всю голову вскружить, и тайно обвенчаться,
И в ласковости глаз навеки потонуть...
И.Р. 22.06.2002.
Когда никакие уже не цепляют слова
И сфер перезрелая музыка плачет без них.
И просто молчанье жирафа и белого льва
Подслушать – еще романтичнее африк самих
И луковиц сладких флаконы, чей сон – гиацинт,
Когда Антарктида цветущий была материк,
А снег налипает на медь индевеющих рынд,
И нет ничего обреченней, чем этот язык,
О Муза, в спасительных льдах обретая свой кров,
Ты снова туда, где латыни не знающий грек?
Зачем эта жалкая капля оттаявших слов.
Ну где же тот дождь, и туман, и серебряный век?
Кёко Ханари
Косточкой вишни забрызгав паркет,
Вспомню японский вид.
Сон мой, как горы, окутан в цвет,
И в серпантин увит.
Я равнодушна к родной красоте,
Как и она ко мне.
Здесь хризантемы и те – не те,
Образа нет в письме.
Снег за окном заметает тушь,
И, рисовать, устав,
Не успокоюсь без русских луж,
Даже брюнеткой став.
Странно представить, средь бела дня
В заокеанском сне
Вместе с Россией любя меня
Видит японка снег.
Мы в ностальгии – она и я.
Не по своей стране.
Бросится в море звезда моя
Чтобы взойти Луне.
М.З.
Начало лето в клочьях пуха
На белом воздухе ночном.
Прозрачность, не касаясь слуха
Дрожит полночным комаром
И этой роскоши невинной
Июнь сменяет маету,
И соловей уже старинный
С благоговением во рту
Тряхнет черемуховой кистью,
К цветку блаженствуя, прильнет!
Зачем повторы вечных истин
Когда черемуха цветет?
Запел. Пылает сердце снова,
Но, видно, так уж суждено -
О счастье, это только слово -
Но пусть сбывается оно!
Себе как части интерьера в стиле «Анти-гламур»
Эти лампы собрали на свалке из битых люстр.
Эти книжки такое старье - секонд хэнд дисконт.
Обезьяна в розовом платье, какой интернет?
Во дворе из старой покрышки клумба - экспромт.
Приносила по фикусу в год – ни один не жив.
Пузырьки от шампуней – в них запах Маклайских джунгль.
И монтажная пена встречает меня сквозь дверь.
Становлюсь артефактом, как только включаю свет.
Надпись на книге
Зачем-то было это сказано,
Зачем-то было пережито.
Возвышенно и безобразно,
Но без особенной и лжи-то.
О, дерево бессмертнокрылое,
Одной букашкою на ветке
Побыть твоей, налиться силою
И презирать уже виньетки,
И, правды чувствуя дыхание,
Смотреть с закрытыми глазами,
На листьев желтое порхание,
Почуяв почву притязаний.