Кто не помнит первую фразу из «Анны Карениной». «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему»
Мы многозначительно киваем, как же, как же, согласны. Согласны с чем? С тем, что чужое несчастье интереснее чужого счастья? Несчастье, подобно сериалу, притягивает зрителей.
Можно посочувствовать, показав при этом свои душевные качества. Есть тема для разговора с подружкой за кофе. Можно, не признаваясь самому себе, порадоваться, что не у меня. Отогнать эту мысль, как негодную, но проскочила же, проскочила.
Несчастье бывает разным, но и счастье не одинаково для всех.
Один счастлив достатком, другой - детьми, иного сделает счастливым найденный гриб или мороженое в жаркий полдень – такая мелочь, на которую большинство и внимания не обратит.
Несчастье разное, несчастливы мы все одинаково. Одинаково больно, обидно. Одинаково кажется, что ничего светлого уже не будет.
Детское горе самое горькое. Проходит быстро, вымывается слезами. Проходит, как летний ливень. Только что было тёмное, мокро вокруг и уже солнышко, как ничего не было. После таких печалей изредка остаются, далеко запрятанные в кладовые памяти, воспоминания. Как песок после ливня. Песок остаётся на ногах, если дождь настигнет неожиданно, если не успел спрятаться.
Самые лёгкие горести подобны грибному дождику, после которого радуга расцветает на полнеба. Неприятности, как конфетти – невесомые, разноцветные. Смели веником и нет их.
Говорят, что слёзы и смех – двe стороны одного и того же. Две равнозначные эмоции, после которых для человека наступает облегчение, очищение, покой.
В стародавние времена назвали смех смехом и решили, что это хорошо. Слёзы - слезами, это плохо.
Мы представить не можем, как это наоборот.
Хотя, бывают слёзы радости и злой смех. Получается, что мы условно счастливы и условно несчастны. Счастье ли – злорадство над поражением врага? Несчастье ли – расставание с тем, кто тебя не жалеет? Мы радуемся, принесшему другому грусть и печальны от своего спасения.
Счастье и несчастье имеют много лиц.
Счастливые семьи счастливы каждая по-своему и несчастливые – не похожи друг на друга.
Улица, как старинное замедленное синема, показывает живые картины.
Одни персонажи движутся тенями, другие – в чёрно-белом изображении, некоторые – цветные, бывает и 3D изображение. Настолько выпуклы и ярки герои, настолько противоречивы их характеры, что даже прошедшее время не превращает их в тени.
Синема – волшебный кинотеатр сохраняет все плёнки и показывает их, снова и снова, через время и пространство.
Много лет я не встречала никого из членов той семьи. Росли в одном доме. Заглядывалась на старшего брата, гоняла в казаки-разбойники с младшим, прыгала в резиночку и по классикам с сестрой.
Была та семья счастливой или несчастной, кто разберёт. Мы были детьми, ходили в одну школу, играли в одном дворе. «Октябрята – весёлые ребята. Пионер – всем ребятам пример. Хорошо живётся нам в стране советской». Мы все были усреднёнными: учениками. Нас даже на мальчиков и девочек не очень старались делить, потому что «развитой социализм стёр различия между городом и деревней, между физическим трудом и умственным, между мужчиной и женщиной»
Взрослые, наверное, могли бы высказать своё мнение, счастлива ли эта семья. Но и они не знали бы этого наверняка, так – предположения в сравнении с собой, с окружающими.
Их было трое: старший – Серёга, высокий, худощавый, постарше меня года на три.
Средняя – Ленка, моя одногодка. Сладкоежка, троечница, любительница болтаться во дворе до ночи и лучше всех рассказывающая анекдоты.
Младший – Сашка. Ниже брата, не красавец, как старший. Обычный шалопай с Улицы.
Двое младших были обыкновенными, какие и должны были бы родиться в этой обычной советской семье.
Выделялся старший. Он был математическим гением. Умный и задумчивый.
Почему он был кукушонком в своём доме? Мать их всю жизнь работала техничкой в школе. Сокрушалась, не подменили ли ей мальца в больнице? Отец привёз её из псковской глуши. Она осталась на всю жизнь пугливой деревенской девчонкой. Вечно в платке, в смешных ситцевых юбках, как будто вышла из фильмов про дореволюционную деревню.
Она была доброй. Постоянно что-то делала по хозяйству. Время стёрло её лицо из моей памяти. Рябая. Курочка Ряба.
Почему статный красавец женился на ней – их тайна. Служил в тех краях и привёз, вернувшись из армии. Привёз уже беременной старшим. Может грех прикрыл женитьбой?
Хоть различия между мужчиной и женщиной социализм и стёр, а рожать без мужей в 60-е года, прошлого уже века, не хотели. Народ косо посматривал и городах, в деревне, наверное, ворота бы дёгтем вымазали и ребёнка байстрюком бы дразнили.
Какими путями заставили солдата жениться или может любил всё-таки, всё ушло с ними.
Отец моих товарищей по играм был красив. Тёмный, с примесью татарской крови, сухощавый, высокий. Сварщик от бога, золотые руки. В те далёкие времена сварщик ценился больше инженера. Зарабатывал поболее, чем инженер. Зарабатывал столько, что хватало на семью, квартиру содержать, дачу купить, автомобиль – Жигули. Хозяйка квартиру обставляла по своему вкусу: много мебели, много ковров – чтоб не хуже, чем у людей.
Жили не хуже соседей. Хватало хозяину и на выпивку. Никогда из зарплаты не тратил на водку ни копейки. Подхалтурит, получит неучтённые деньги и может позволить себе.
Задумывался он, хозяин, время от времени.
Когда не пил, читать любил. Исторические романы запоем глотал. Через два-три дня в библиотеку бегал. Сядет в кухне на табуретку, ногу на стуле под себя подтянет, кружка чая, папироска и не оторвать от книжки. Ни криков детских не слышит, ни вопросов жениных.
Она думала, что все беды их от чтения. Книжки рвала, голосила, что к библиотекарше бегает. Не мог он к библиотекарше бегать. Косоножка она была. Нам, детям, библиотекарша казалась старой. Сейчас думаю, не больше тридцати ей было. Ходила переваливаясь, как уточка, «хромая уточка, серая шейка». Дефект, при рождении щипцами тащили, что-то повредили, одна ножка короче другой. Хромоножка она, библиотекарша. Не могла она красавцу нравится, никак не могла. Тихая, неприметная, одно слово – уточка. Может поговорить ходил?
Работает он, деньги домой приносит – всё путём. По вечерам книжки читает. Так нет же, надо жене приревновать, книжку снова библиотечную сжечь. Он заначки нахалтуреные достанет и в запой. На работе держали, мастер был знатный. Жена жаловалась в партком, в завком и в профсоюзную организацию. Его премий лишали, выговоры без занесения и с занесением. Один раз даже лечиться отправили принудительно в специальный профилакторий.
Такая вот семья. Таких по союзу было много. Вариации разные, а суть одна: скучно.
Может и не стоило удивляться, что старший Серёга головастиком уродился, в отца пошёл.
Когда он в девятом уже учился, то победил на престижной всесоюзной олимпиаде. Из Москвы профессор приехал. Оказалось, по всей стране таких умников отыскивают и в столицу забирают в специальной школе при университете учиться. На Улице зашумели: Серёга профессором станет, для космоса отбирают, ракеты придумывать.
Не поехал Серёга в Москву. Мать не пустила. Сказала, пусть в пту поступает, профессию в руки берёт хорошую, на слесаря учится или на сварщика, как отец. Сказала, как отрезала. Отец хотел возразить, да только рукой махнул. Что изменилось? Ничего не изменилось. сказать, что сник Серёга – соврать. Не знал, что терял, не понимал - мальчишка. Школу закончил, в училище пошёл, потом в армию. Вернулся, на работу устроился. Пить начал,ужет и наркота стала доступнее. Профессия в руках, на всё хватало.
Я с Улицы уехала. Краем уха слышала, что под поезд по пьяни попал, что ногу повредил, что опустился.
Сестра его тоже школу, с грехом пополам, закончила. В том же пту выучилась. Замуж вышла, родила. Дочку в ясли, сама почтальоном работает. В другой район города переехала. Старший мозгами в отца, а младший брат – руками пошёл. Тоже сварщик от бога. С ним я работала на одном предприятии. Видела, как дальше дело было.
Руки отцовы и пороки отцовы перенял. Тоже пил. Не по-отцову, запоями, а буднично, ежедневно. Работу закончит и пьёт с дружками. Не женился.
Жизнь бежит, не остановить. Старики на пенсии уже. Отец-хозяин на дачу жить переехал. Что уж там он делал, читал ли, пил ли, мастерил ли чего – кому какое дело.
Младший – Сашка отгулы просит – похороны. Отец на даче повесился. Несколько дней висел, пока мать в выходные не поехала старому еды отвезти. Похоронили.
Теперь Сашка стал на даче с дружками пропадать. Под новый год было. Зима снежная, морозная. Не хватило. Пошёл в магазин докупить и не вернулся. Искали. Нашли на пятый день. Замёрз, лисы всего объели. Рядом с отцом похоронили. До сорока лет пять не дожил.
Мать жива, в том же доме живёт, на той же Улице. Старая стала совсем. Теперь, её самосшитые ситцевые юбки, не кажутся странными. По-возрасту. Хотя, пожилые дамы и после 70-ти, редко так одеваются. Сестра Ленка почтальоном работает, вроде с мужем развелась.
Серёги долго не видно было. Пропал. Думали к отцу с братом отправился. Оказывается, что повороты жизни бывают и крутыми, и пологими-разными. Бывают плановыми, а бывают и неожиданными.
На рынке, месте, где все новости становятся общедоступными, маме моей – любительнице по рынку побродить, бывшая соседка сообщила: «Серёга-то жив. Женщина какая-то его подобрала. Хорошая женщина. Не пьёт Серёга-то. Худой, страсть господня. Болеет, видно. Но, чистый, ухоженный»
Недавно я и сама его встретила: хромает, ногу подволакивает. Совсем, как та библиотекарша – хромоножка, «хромая уточка». Худой, но живой, настоящий. Человек.
Он посмотрел на меня, как будто силился что-то припомнить, посмотрел и отвернулся. Может не узнал, сколько лет прошло, сколько дождей. Может узнал, да не признался. Нравилась я ему тогда, в его 15. Я и сама на него засматривалась, но показать – ни-ни. Дразнилась. Строила из себя фифу заморскую в платьях бабушкой, по последней моде, пошитых. Они-то в ширпотребе бегали, в каникулы к бабушке в деревню на всё лето. Меня, единственную, родители в Крым возили, на Кавказ. Куда ему – мальчишке с Улицы было до редкой птички, случайно на Улицу залетевшей. Он говорил насмешливо: «Смотрите, принцесса идёт». Я обижалась – издевается. Не судьба.
У каждого она своя, судьба. Как и счастье. У каждого своё. Нам ли оценивать счастье или несчастье у того или иного в жизни.
Какая семья счастлива, какая несчастна.
Как есть, так есть.
Увидев его в добром здравии, я обрадовалась, что нашлась та самая, нужная ему женщина. Что не побоялась. Серёга стал на отца похож, точная копия. Видно, что жизнь потрепала, но видно, что был хорош собой.
Представляю, как сидит он на табуретке, поджав одну ногу под себя и книжку читает.
Бывает счастье быстрое, иногда заставляет себя долго ждать.
Чего уж тут философствовать, кто как счастлив, кто как несчастлив. Чего судьбу гневить, пусть сама распоряжается, как сочтёт нужным. Мы можем дорисовывать картинки жизни, эскизы набрасывать, комментарии приписывать, мелодии напевать, а основу, костяк, скелет всё равно не мы, а судьба придумывает. Довериться что-ли?