СКАЗ ПРО КУПАЛУ И СЕСТРУ ЕГО КОСТРОМУ
Как во те века да старинные,
В годы древние да былинные,
Огнебог Семаргл прямо в спаленку,
Да пришел к красе Ночь-Купаленке.
Разгорелась страсть неуемная,
В сердце огненном ночкой темною,
Ночкой темною и беззвездною.
Много ль мало ли, времечка прошло,
И к Купаленке счастье снизошло.
Родила она темной ноченькой,
Разкудрявеньких сына с доченькой.
Сына нарекла да Купалою,
Костромою же дочку малую,
Дочку малую Зорьку алую.
Как цветы они, краше красного,
И как солнышко, ясней ясного.
Щечки алые их румянятся,
Кудри золотом да кудрявятся.
Ночь-Купальница сон для деток вьет,
Засыпальные песенки поет,
Песенки поет и завет дает.
«Ой, вы, детушки, ой, родимые,
Детки малые и ранимые.
Не ходите вы в чисто полюшко,
Не пытайте вы лютой долюшки,
Под калинов куст не садитися,
Сирин-Птицею не дивитися,
Не дивитися, сторонитися.
Увлечет она песней красочной,
Песнью сладкою, жизнью сказочной,
А потом придет черной тучкою,
Страшною бедой неминучею.
Унесет в свое царство сонное,
Царство мертвое, монотонное.
Монотонное, приворотное».
Детки слушали матушкин рассказ,
Ушки навострив, не смыкая глаз.
Ждали утречка, когда мать уйдет,
С красным солнышком ясный день придет.
Чтоб потом пойти во долинушку,
Под тенистый куст, под калинушку.
Под калинушку, ждать Сиринушку.
Вот пришли они во долинушку,
Сели под кусток той калинушки,
Стали ждать пождать песни сказочной,
Песнь самой Сирин, птицы красочной.
Та, завидев их, стала звонко петь,
Сладкой музыкой расставляя сеть.
Расставляя сеть, золотую клеть.
Брат с сестрицею под кустом сидят,
Да во все глаза на Сирин глядят.
Песней звонкою зачаровоны,
Сладкой музыкой заколдованы.
Налетела та черной тучею,
Бедой страшною неминучею,
Неминучею, болью жгучею.
Плачет Кострома, убивается,
Горькими слезьми умывается.
«Ой зачем же мы мать не слушали,
И ее завет да нарушили.
Убежали мы во долинушку,
Сели под кусток под калинушу,
Под калинушку, ждать Сиринушку!
Что теперь скажу родной матушке,
Как на свете жить ох без братушки?
Без Купалы как по лугам ходить,
С кем цветочки рвать и веночки вить?»
Так идет сестра в чистом полюшке
Про себя клянет судьбу-долюшку,
Судьбу-долюшку горьку-горюшку.
Много ль, мало ли утекло воды,
Надоели уж Костроме сваты.
О Купале все да печалится
И никто-то ей не приглянется.
И у реченьки все сидит она,
Думу думает и грустит одна,
Все грустит одна, как в ночи Луна.
А у реченьки над девицею,
Вилася Сирин Синей птицею
Все кружит, кружит слово молвит ей:
« К свадьбе платьице ты готовь своей,
Но не долго быть тебе замужем.
Бурна речка ждет с тяжким камушком,
С тяжким камушком, милым Ладушкой».
Испугалася дева тех речей,
Выронив из рук свой венок в ручей.
«Что же делать мне да молоденькой,
Унесла венок ой, Смородинка.
Ой ты мать моя, Ночка темная,
Утоли печаль неуемную.
Неуемную, потаенную!
В бурной реченьке поищи венок,
Чтоб до времени не завял цветок.
Рано замуж мне, да молоденькой,
Ну, найди венок во Смородинке».
Обыскала все Ночь-Купальница,
Не нашла венка и печалится,
Все печалится. Дочке жалится.
«Просмотрела все бережочки я,
Не нашла венка доченька моя.
Зацепился мож средь кувшиночек,
Лилий, камышей, в их тростиночках.
Или сгинул где он в шальной волне
И лежит теперь да на глубине.
Да на глубине на песчанном дне».
А в ту порушку на ладье резной,
Плыл да молодец славный красотой.
Кудри золотом заливаются,
По плечам крутым рассыаются.
То Купала плыл по волне речной
Правил в гости он к матери родной.
К матери родной, да к сестре младой.
Видит паренек по реке плывет
Девичий венок, взять его зовет.
Поднял юноша тот венчальный знак,
От Судьбы, увы, не уйти никак.
Если Макошей нитки смотаны,
Значит будет что уготовано.
Уготовано нитью кованой.
Как по бережку по песчанному,
Кострома идет да печальная.
В речке-реченьке волны стелятся,
Не найти венка красной девице.
Подняла глаза, а пред ней стоит
Добрый молодец да ей говорит.
Слово говорит, как ручей журчит.
«Ой ты милая Дева красная,
Что сияешь здесь Зорькой ясною.
А не твой ли я выловил венок,
Что принес к ладье бурных волн поток.
Ай веди меня к своей матушке,
Я пришлю к тебе, моей Ладушке,
Моей Ладушке своих сватушек».
Братец не узнал, ни сестру, ни мать,
И они его не смогли узнать.
В одночасие стали брат с сестрой,
Лелей венчаны, мужем и женой.
Как-то Кострома, да спросила вдруг:
«Не таись жены, и ответь мил друг,
Мне ответь мил друг, где витал твой дух
Где родился ты, и в каких краях
Проживает вся да твоя родня?»
«Гуси-Лебеди на чужбинушку
Унесли меня сиротинушку.
От сестры моей да от маменьки,
Унесли туда в дали дальние,
Где дворцы кругом все хрустальные.
Жил я в мире там и согласии,
Слушал песенки сладкогласые,
Те что пела мне ночкой темною
Сирин вещая, мать приемная».
Как услышала это Кострома,
И белее вдруг стала полотна.
«Брата родного стала я жена.
Что же делать нам и как дальше жить,
Ведь не смогут то Боги нам простить.
Так пойдем же мы и утопимся
В волнах от греха да укроемся.
Камнем под воду мы с тобой уйдем.
Может примет нас чистый водоем,
Только там с тобой сможем быть вдвоем».
Забурлила тут буйна реченька,
Обратилася к волнам с реченькой.
«Выкиньте на брег деву с молодцем,
Пусть взойдут они стройным колосом,
Облачат поля в желто-синий цвет*,
На Купалы ночь льют влюбленным свет.
Льют любовный свет до скончанья лет.
*цветок Иван да Марья. Брат - желтый цвет, а сестра - синий.