Франкенштейн

               

                По мотивам произведения Мери Шелли
                «Франкенштейн или Прометей современного времени»               

 

Какой жуткой болью бесчинствует разум.
Зачем осознанье во мне рождено?
Как будто чрез горло в нутро мерзкой вазы,
Светящийся гель опустился на дно.

Спустившись туда, где в бесчувственной плоти,
Лишь мёртвенный холод блуждал в полной тьме.
И кто мог то знать, что тот импульс поглотят,
Голодные щупальца тканей во мне.

Вернее в той массе отмерших материй,
Инертной природы, ни сколько живой.
И словно каналы небесных артерий,
Поток метеоров прожёг неземной.

Зачем, задавался не раз я вопросом,
Рокочущих молний ударил заряд?
Он стал капитаном, я ж верным матросом,
Страшащимся плыть, но так ждущим наряд.

Тот свет ослепил все фрагменты из статуй,
Разрозненных глыб сочленённых в одно.
Дитя не посмеет считать виноватым,
Того кем был создан, и это верно.

Я думал, что создан для ласк и свободы,
Но только родителей не дали мне.
Я сам постигал все законы природы,
И этому был благодарен вполне.

Я словно ребёнок, рождённый из чрева,
Увидел впервые свой первый рассвет.
Почуял тепло и прохладу от снега,
А в пении птичьем душой был согрет.

Я спал в горной глуби окутанной лесом,
Поодаль от всех поселений людских,
Но тайно любил наблюдать с интересом,
Как оные жили в заботах мирских.

И так я проникся большим восхищеньем,
К красивым, изящным живым существам.
Я жаждал довериться с добрым знаменьем,
Вершителям жизни моей, Божествам.

Но полно, я брошен был за борт судьёю,
Как будто преступник затеявший бунт.
Злой рок окропил меня дерзкой судьбою,
Браслеты сомкнув металлических унт.

От ржавой иглы содрогнулся рассудок,
О, Боже кричали они обомлев,
Уродливый монстр убирайся отсюда,
И палками били, мой облик презрев.

Во мне же как в каждом живом человеке,
Все чувства и страсти таились в душе.
Они как лекарства в природной аптеке,
Стихийный свой правили бал в слепыше.

И так устремления быть обогретым,
Любовь и привязанность к добрым делам,
Зажглись дикой болью под жалом нагретым,
Оставив лишь ненависть к злобным телам.

В речной лунной глади я видел явленье.
Отвратный тот облик был словно из сна….
Колдун одержимый научным затменьем,
Чертил на полу  и стенах письмена.

Процесс ускорялся под марш реактивов,
И в колбах шипели искря провода.
В сияющих тубах во чревах штативов,
Грохочущих вспышек прошла череда.

Раскатистый гром с оглушительным треском,
Забил сарабанду витражных крестов,
И блики теней проскользнувших по фрескам,
На миг оживили картины холстов.

Герои сражений встряхнули мундиры,
От пыли и тлена далёких времён.
Оставив душительных склепов квартиры,
Расправив морщины великих знамён.

Вдруг новый  удар сокрушительно сильный.
Казалось он своды приблизил к земле.
Так Голубь Небес - Вездесущий Посыльный,
Письмо о ничтожности передал мне.

И в тот же момент из отверстия крыши,
Во внутренность башни проникла среда.
Она словно шар в коем молнии дышат,
Весь зал осветила собой без труда.

И в миг, когда свет ослепил лоно башни,
А рёв демонический вышел из недр,
Увидел я взгляд тот немыслимо страшный,
Блуждающий будто раскачанный кедр.

На крепком столе удруженном под небом,
Закованный в цепи как проданный раб,
Лежал распростёртым, холмящим эфебом,
В чудовищных шрамах огромный арап.

И он же взирал из воды молчаливо,
Когда я водой насыщал свою плоть.
Я в спешке бежал от него боязливо,
Пока не прочёл тот дневник….. О, Господь!

Для общества я ненасытный агрессор,
И ласки любви мне не даст гуманизм.
Будь проклят на век безрассудный профессор,
И принцип живительных сил гальванизм!

Я должен порвать эти путы безумства,
Чужие страдания воют во мне.
Какое беспечное мира кощунство,
Покрыть моей совестью злобу в двойне.

Раскаянья слёзы стекают как траур,
Со свеч овдовевших прощальным теплом.
И в огненных кольцах сияющих аур,
Мой план завершит наших жизней надлом.

Нет больше сомнений, мытарств бесконечных.
На пике безумства Большого Юнца.
Среди антарктических льдов подвенечных,
Со смертью венчаю родного отца.