есть и у меня, Сэй-Сёнагон, что cложить к изголовью колыбели. примятые под тёплой курткой клювики тюльпанов и к вечеру заново вмерзающие в лёд травинки-иглы. бывают на изломе зимы такие дни с резкой утренней оттепелью и вечерним морозцем. вся за день оттаявшая взвесь не успевает вернуться в небо и под тяжестью себя самой повисает на фонарях, берёзовых ветках и телеграфных проводах. как осенью готовятся к отлёту птицы, так и в предвесенье талый снег ищет обратные пути. спросишь меня о приметах ранней весны - и не решусь повториться. к началу апреля просыхают дороги-тропки и впервые после зимы стучат по тротуарам туфли и лодочки. а дни посадки картофеля походят друг на друга как близнецы - из утренних туманов появляются чёрные квадраты свежевспаханной земли и зелёные квадраты озимых. жаворонок говорит и не наговорится. рассказывает и не в силах выразить переполняющую сердце радость ли, боль ли,- каждый услышит по-своему. сколько себя помню, в детстве, в ту пору, когда ночи начинают мёрзнуть черёмухой, отправлялись с бабушкой на дальнее кладбище. похоронены на нём бабушкины родители и трое детей - Изидор, Марьян и Казимир, умершие в раннем младенчестве. путь к кладбищу неблизкий, по бездорожью, через рвы и перепаханные тогда ещё колхозные поля. "вот здесь жила моя двоюродная сестра Кристина" - показывает на груду камней бабушка, "а здесь был лесок" - машет рукой в сторону засеянных льном полей. от бывшей деревни только кладбище и осталось. стародавнее, с дикими белыми розами и касатником. бабушка о чем-то пришёптывает на могилках, а я смотрю на железные узоры крестов, на двоящееся в них ещё негорячее солнце.
найдётся чем поделиться и с изголовьем стихов, милая Сэй. есть в году несколько таких дней - ни к одному времени года не относящихся, дней самих по себе, полновесных, как соловьиная ночь. вот от шумной компании отделяются двое,- неуклюже-грациозные бегут наперегонки, а куда - и сами не знают, пока не оказываются на заросшем дикими вишнями кладбище. переходят от надгробия к надгробию, не решаясь вспугнуть собой соловьиную тишь. огромные капли ночного дождя вместе с лепестками срываются с отцветающих вишен и теряются в жирной траве погоста. несказанное так и остаётся несказанным на всю оставшуюся долгую жизнь. оно затеряется там, среди крестов и памятников, среди фиалок и бегоний, затеряется, но не исчезнет, чтобы иногда, в самые безнадёжные дни вдруг со всей чистотой и ясностью поить и оживлять.
зреют и молотятся хлеба, чернеет на полях под осенними ливнями лён. ни листика не остаётся в остывающем безголосом саду. в детстве у меня была заветная шкатулка с прозрачными разноцветными треугольниками, ромбами, кругами. дождливыми осенними днями на запотевших стёклах складывались из них витражи, даже целые миры вмещал прямоугольник окна.
Сэй-Сёнагон, Сэй Сёнагон, есть и у меня что сложить к последнему изголовью...
1 сентября 2011 г.