* * *
Веткой,
как лапкой
продрогшая кошка,
осень тихонько
царапнет окошко...
* * *
Что первых ненастий верней и прекрасней?
Всю ночь и всё утро льёт дождь проливной...
В такую погоду, на зорьке неясной,
Туманной, прохладной, бузинной, хмельной
И стужа алмазней, и небо атласней,
И розовый жемчуг крупнее и явственней -
На глади озёрной, вдоль тропки, где ясени,
Что осени свечи горят надо мной.
И травы прохладней, и листья чеканнее.
И мысли яснее, и сердцу теплей.
И что из того, что немного печальнее?
Немного тревожней, немного грустней...
* * *
Я человек
ночи и осени.
Звёздного неба. Белой луны.
Я человек
с тростью и проседью,
с лёгкою проседью
тёмной волны.
Я человек
зимнего росчерка
молнии! Сумрака
и тишины.
Я человек
лёгкого почерка,
быстрого промелька:
"Вы - влюблены?"
Я - человек!
(Ну, не без гонора!)
Звонкого хохота,
смутной беды...
Я человек
лёгкого говора,
ясного говора
чистой воды.
Я человек
ночи и осени,
с лёгкою поступью
средь тишины.
Я человек
с грустью и проседью,
с лёгкою проседью
тёмной волны.
* * *
Горит
на медленном огне
заката
медь наскальных сосен.
Как будто
мало в глубине
твоих
янтарных комнат, осень,
огня
божественного дня!
* * *
"Был ли счастлив ты в жизни земной?"
И.Бунин.
Осенних сонных улиц бормотанье,
Боспорских тем бесспорное вино,
Уединенья ледяное знанье,
Благодарю, всё это мне дано.
А был ли счастлив – надо ли об этом?
Конечно – был. Как всякий, кто рождён.
Кто одиночества однажды слышал звон –
Гул тишины земной – и стал поэтом.
Рождённый видеть – я не видел света
В конце тоннеля. Я, любивший свет!
Как и другим, мне не было ответа.
Я на Земле был лишний. И поэт.
Но что скажу пространству в оправданье?
Что положу на чашу тишины?
Осенних улиц – сонных – прозябанье
Под фонарями спелой желтизны...
* * *
Тоски осенней тусклое стекло
промыло ливнем -
капельками смеха.
Потоком слёз?
Пусть так. Не всё ль равно?
Важнее то,
что зазвенело эхо.
Очнулись птицы,
стало вдруг светло...
* * *
И я бродил под фонарями,
и слёзы лил, как водосток.
И я, блаженный, ждал часами,
пока затеплится восток.
И я вдыхал стеклянных улиц
туманом взвешенную смесь.
и я владел (вы улыбнулись?)
Планетой Голубых Небес!
* * *
Свободно
осень переходит в стих,
в слова,
и в одиночестве заката
мне кажется,
что листьев золотых
невосполнима поздняя утрата.
Мне кажется:
прозрачной чередой
проходят,
улыбаясь виновато,
все женщины,
любимые когда-то,
но так и не разгаданные мной.
* * *
...o нежности, с которой угасает
янтарный лист, не смеющий шепнуть
о том, что осень всё же привирает
о красоте земной. Совсем чуть-чуть.
О радости. Пусть, даже, преходящей.
Земной, нежданной - осени в горсти.
"Оставь надежду, всяк сюда входящий!"
И это - мудрость? Господи, прости.
...должно быть так взывают по ночам,
наперекор запретам-суховеям,
уста пустынь-монахинь - к родникам,
от ереси невольной холодея...
Всё золотыми слитками покрылось -
надгробиями осени. Взгляни...
Ты полагаешь, листья - не молились?
Не плакали: "Спаси и сохрани!"?
* * *
Дремлет,
свернувшись колечком,
кусачий
ветер осенний,
почти по-собачьи...
* * *
В горах.
Закат у ног. Замри, не шевелись,
заставший осень! Вот твоя награда:
прозрачной тишины упавший лист
в артезианский холод водопада.
Не холодно ещё... Возня букашек
и не готовых к смерти мотыльков.
Марш несогласных с осенью ромашек
и васильков.
И этот лист - ещё совсем зелёный,
что закружился в танце надо мной,
как изумруд, сверкнёт в моей ладони,
когда обронит осень - золотой...
* * *
Минует день - в своей тоске занозной...
Что вспомнит он - бездельник и поэт?
Мух одиозных минуэт венозный!
Венозных МУХ?! - МУЗ сонных минуэт!
* * *
Октава тАющего лета,
рябин рубины - зимних нег!
Гроздь Осени,
уже таЯщей
морозных звёзд
алмазный смех...
* * *
Затихло всё. Ночь потеряла голос.
Отброшен день за кромку суеты.
Дремлют холмы, лиловые по пояс,
И облака чеканны и чисты.
Из тишины отлит хрустальный сад.
Под лунным колпаком застыли ели.
Лишь ходики полуночных цикад
секундами мерцают еле-еле
в забвении тончайших амплитуд...
Так, не меняя сонного регистра,
рондино-ночь томительно плетут
сверчковые всенощные оркестры.
Застыли оловянные поля
и свет луны томителен и манит.
И высоки, как купол, тополя.
И тишина, как память, не обманет.
А в памяти – две смуглые рукИ –
тростиночки – твои худые рУки...
...Чуть отливает холодом разлуки
в луче стальное лезвие реки.
А в памяти по-прежнему звучит –
полынный зной оплавленного лета –
звон золотоордынной саранчи –
цариц полей! –
лоз виноградных пепел...
* * *
"Пожалейте меня:
Мне ещё предстоит умереть."
М.Светлов
Не жалейте меня. Пожалейте опавшие листья.
Пожалейте птенца, не успевшего встать на крыло.
И строку на песке. И рябин обгоревшие кисти.
Неродившихся слов, никого не согревших, тепло.
Мы прошли длинный путь неземной, чтобы здесь оказаться.
И короткий земной, чтоб обратно с собой унести
и жемчужный прибой - пенный след ленкоранских акаций,
и янтарную гроздь опалённой печали в горсти.
Мы явились на свет, чтоб оплакивать каждую малость.
И уходим во тьму, чтоб возник на мгновение свет.
Не жалейте меня, если вас моя тень не касалась.
Пожалейте себя. Вам ещё предстоит умереть.
* * *
Маслята слякоти.
Во влажной колее от бричек,
решившийся материализоваться маслёнок,
не имеющий вредных привычек,
потягивался спросонок.
Растолкав овечьи какашки,
поёживаясь, осень всё же,
вслед за ним, как из под пня букашки,
вылезли две бледноножки.
На холоде – из слизи и мякоти,
дрожащие три твари божьи!
Так и мы – маслята слякоти!
Тоже вылезли на бездорожьи...
* * *
Молчание листьев – ягнят тишины.
И мы обречённости не лишены.
И мы тяготеем к опале.
Мы листья. Мы – с дуба упали!
Мы листья на сучьях особой породы –
на сучьях совдепа! Мы чудо природы!
Мы сорваны ветром. (Куда мы несёмся?)
Мы – нищие. Мы непременно спасёмся.
* * *
Тишина - звенит! Песнь опальную...
Нет, не вымолвить, не обронить
лорелейную Русь-хрустальную,
тонкорунную осени нить...
Нет, не выдохнуть - утро раннее.
Не облечь в слова, перелив,
тишину листа... Замирание...
Золотой - смертельный! - налив.
Угасание... Затихание...
Нет, не выследить - не подстеречь,
затаившую сон-дыхание,
лань пугливую - осень-речь.
* * *
На игле
одиночества
мгла,
как бы долго
дрожать ни могла,
всё ж сквозь веки
опущенных
туч,
как слеза,
пробивается
луч.