рассказ
Исповедь религиозного поэта
(авторское предисловие)
Вот опять я рискнул написать рассказ на «взрослую» тему. Всегда затыкаю себе уши, когда слышу всякие истории про любовниц, любовников, сожителей, гражданский брак и т.д. Может, это всё оттого, что я ещё взрослый ребёнок, что у меня мировоззрение тринадцатилетнего подростка и т.д. Может, дело в том, что я всегда был робким, добрым, плаксивым и жалостливым человеком. Не знаю. Возможно, на моё мировоззрение оказало влияние увлечение в 17-18 лет христианством, ведь разговоров со всевозможными старцами за последние пять лет у меня было предостаточно.
В конечном счёте, я написал такой вот рассказ.
«Бог и ничто» я мечтал сделать своей главной исповедью, своей лебединой песнью. Но эту книгу я до сих пор не написал и напишу ещё не скоро. В наибольшей мере моё сегодняшнее мировоззрение отражает эссе «Почему я христианин».
В разные годы я увлекался абсолютно полярными идеями и идеалами. Сначала религиозным ригоризмом, называя всех и вся блудниками и прелюбодеями, категорически осуждая адюльтер и сожительство. Затем через год я вдруг переменил на 180 градусов направление своих мыслей и стал считать эротические (порнографические?) романы Эммануэль Арсан о проститутке по сути, девице без всяких моральных установок, Эммануэль чуть ли не венцом всей мировой литературы, сравнив её со Львом Толстым и Достоевским. Страшно сейчас подумать, что все эти дифирамбы были спеты отдающейся всякому встречному, дышащей грехом путане…
В общем, как видно, я был противоречив и не последователен в своих преференциях, но всё же оставался в мыслях и на деле чистой воды православным христианином.
Не в осуждении блуда смысл данного рассказа (хотя присутствует и это), а именно в стремлении показать чистую, трагическую, искреннюю, но всё же ГРЕХОВНУЮ любовь. Так всё же христианский грех и блуд или право на любовь? Вопрос как всегда остаётся открытым. Решать только вам. Для начала просто прочитайте рассказ.
Олег Куприянов, 3 сентября 2011 г.
I
Мальчика звали Варфоломеем. Он и был средневековым русским ребёнком, нервозным, заносчивым и самолюбивым, но иногда в нём просыпалось раскаяние, жалость и женский плач, и он плакал. И не келья была у него, а трёхкомнатная квартира, забитая снедьем и книгами. А ему хотелось счастья, а счастье должно быть обязательно нежным и ласковым, а, следовательно, женственным, а, следовательно, женщиной. Так женщина – это и есть счастье мальчика? Или женщина – это падение плоти, это смертный грех, блуд и «не прелюбо сотвори»? Старцы говорили: «Бойся женщины».
А Варфоломей не знал. И душа у него была чистая, и сердце открытое на встречу всем ветрам. Но ведь в Библии написано: «и прилепится жена к мужу своему, и будут двое плоть едины» (правда, нужно учитывать, что это был Ветхий, то есть старый завет). Хотя апостол Павел говорил: «Могущий вместить да вместит» (Д.С. Мережковский думал, что это написано о браке, хотя и дураку понятно, что это сказано о непорочности и полном целомудрии). Но какой-то голос шептал мальчику, что не нужно бояться, а нужно следовать своей мечте, своим снам, грёзам, желаниям, в конечном счёте (как здесь не вспомнить Фрейда?). А Варфоломей был грешен, как и все. И слава Богу. Ибо Богу лучше один грешник, чем 99 праведников.
А на дворе была зима, искрился снег под ногами, близился Рождественский пост. И красные гроздья рябины, как кровь распятого Христа. Хотя день был тихий и мирный. Господь всех любит.
II
А тут и Женщина нашлась. Он случайно встретил её на маминой работе. Варфоломею едва исполнилось двадцать лет. А женщина была вся в соку: тридцать два – тридцать три года, с выточенной скульптором фигуркой, шатенка, с налившимися соком грудями, вся притягательная и дышащая страстью и грехом.
И, конечно, мальчик влюбился (да и кто в таком возрасте в такую женщину не влюбится?). И это была, безусловно, чувственная любовь, а отнюдь не созерцательная. Она говорила ему «малыш», а он обращался к ней то на «Вы», то на «ты». Гуляли по лунным дорожкам, ходили по ресторанам, и он любил ходить с ней в кино. Она позволяла ему целовать себя, но в щёчку, и он делал это робко, боясь прикоснуться к ней. А она понимала, что он ещё мальчик, что для него её зрелое тело, как какая-то святыня, драгоценность, до которой дотрагиваться-то опасно, не то, что брать в руки, ибо этот фетиш, этот тотем в любой момент может растаять в руках как свежий снег. Как здесь не вспомнить евангельские притчи Христа о кладе в поле, или о жемчужине в море, которые стоили всего имущества нашедшего их счастливчика, и он продавал всё до копейки, чтобы завладеть этими сокровищами, этим Царством Небесным?
И он уже представлял себе, как будет ласкать её тело, целовать её груди, как она будет стонать ему в унисон, как она сделает его мужчиной и вновь станет женщиной с ним. И всё бы хорошо, так бы всё и было, так и наслаждались бы они друг другом, если бы не внимательно смотрящие на него иконы на рабочем столе, если бы не дымчатая задумчивость, изредка беспокоившая его, если бы не манящий перезвон колоколов в монастырях в городе, и непонятно тогда, почему каются монахи и миряне, и кто будет держать ответ, после того как он пойдёт на поводу у своей страсти, извергшись в эту женщину.
III
Родители, конечно, были против такого увлечения сына, мол, ему нужно окрепнуть, доучиться, встать на ноги, мол, он ещё «сосунок», а потом, когда создаст себе материальный базис, найдёт ровесницу женского пола и т.д. и т.п. Но что такое всепоглощающая страсть? Это влечение, оно влечёт, преодолевая все препятствия, как радиоактивное излучение. Но милость Божия всегда с нами.
В начале было слово. Она дала понять ему, что хочет, что бы он пришёл к ней в пятницу и остался на ночь. Что же? Она одинока. Конечно, у неё были за все эти годы мужчины, любовники, гражданский муж, с которым прожила пять лет. Ей уже за тридцать. Ей скоро тридцать три, ей захотелось романтики, свежей крови, буйной, молодой, снова захотелось ощутить себя любимой и юной девушкой, у которой ещё всё впереди.
И вот в пятницу этот мальчик будет с ней, и она подарит ему всю сохранившуюся в ней женскую любовь, смешанную, конечно, с некоторой долей материнской любви, ведь он ещё совсем мальчик. Дикий и робкий, пылкий и страстный. Но ничего, она научит его любви, она согреет его, спрячет от холода в этом жестоком мире, и ангелы скрепят их любовь. Да, именно ангелы, ангелы любви, она была в этом уверена.
IV
В ночь с четверга на пятницу у него был сон. Он шёл сквозь кромешную тьму, шёл медленно. А где-то там впереди был Свет. И был, вроде как, и человек, светящийся человек, ослепительно светящийся человек. Варфоломей на несколько минут проснулся. Но потом снова заснул. И он был уже очень близко к этому человеку. Кто это? Христос, Богородица? Наверное, всё же Христос, но главное, что это был Свет, это был стражник, стерегущий Рай, ибо Свет – это и есть Рай, а Тьма – это наш мир. И Варфоломей увидел Свет. И он проснулся.
И начался день, и сон сразу ушёл в бессознательное, в Оно, а здесь, сегодня, его ждало очень важное событие в его жизни. Он был очень весел в университете, он был приветлив и более чем счастлив.
Он забежал домой, отдохнул. Он вышел в шесть. Купил ей букет из пяти белых роз. В семь он уже стоял у порога её квартиры. Она было в синем с цветочками халате, и в волосы она заплела алую розу. Она только что приняла ванну, она дышала свежестью, она была прекрасна, но и греховна вместе с тем. Шелковистые вьющиеся волосы, гребешок схватывал сзади косу крепких волос с алой розой, халат призывно полуоткрыт. Она улыбается ему, берёт цветы, ставит их в вазу. Они долго беседуют друг с другом. Они пьют чай, она угощает его печеньем «Курабье» и крепким вином. Сама пьёт ликёр и слегка хмелеет. А он ждёт и боится, и вместе с тем жаждет, и не хочет. Это как Адам и Ева после грехопадения.
Она манит его пальчиком в спальню, он заходит. Варфоломей не раз уже был у неё в квартире, и в спальню тоже заглядывал. Она расстёгивает ему верхнюю пуговицу, расстёгивает рубашку. А он всё боится развязать ей халат, и вот узел пояса халата развязан. Они садятся на кровать, он робко целует её грудь, пуговки на груди. Боже, так было тысячу лет! Так целовал и Соломон свою Суламифь. Варфоломей ощущал запах её кожи. Он неумело ласкал её, она его учила, она была счастлива, и он был в тот вечер счастлив. Она сделала его мужчиной. Он был в ту ночь её Орфеем, её Ромео, он был возможно, последней её любовью, страстной и от того бесстыдной. Он заснул далеко за полночь, и она заснула у него на груди.
V
Сон. Ему снится сон. Какая-то божественно прелестная женщина плачет. Слёзы текут по её щекам. Варфоломею так жалко её, невозможно жалко. Почему эта женщина плачет? И эта Женщина говорит ему, да, отчётливо говорит: «Варфоломей, уйди с этой дороги, у тебя другой путь».
Утром Варфоломей проснулся, а на щеках у него слёзы.
-Что с тобой? – спрашивает любовница.
-Ничего. Просто сон.
-Тебе было хорошо со мной?
-Да… Прости. Мне надо идти.
-Сегодня же суббота.
-Надо, дорогая, надо. Я позвоню тебе.
Он собрался и ушёл, и больше не приходил. Он глухо здоровался с ней на улице, старался не замечать её, избегать. А она билась за него, ибо понимала, что этот мальчик – её последняя любовь. Последняя и первая, по-настоящему сильная, чистая, страстная любовь. Другой такой уже не будет.
А Варфоломей всё чаще стал бывать в монастыре, ездил в Троице-Сергиеву Лавру, в Оптину пустынь, общался со старцами. Церковь привлекала его своей высокой духовностью, чистотой идеалов, нравственностью помыслов, перезвонами колоколов, молчанием и тишиной, церковь просто, но требовательно манила его.
Закончив университет, он стал сначала послушником, иноком, рясофором, а затем и монахом. И была у него теперь одна любовь – Христос, и одна Жена – Дева. Но об этой своей первой и последней любви он всё равно часто, очень часто вспоминал. Сила чувств огромна, особенно когда они бушующие и искренние.
Мне вспоминается здесь история любви Пьера Абеляра и Элоизы, потому что и женщина в нашей истории не забыла Варфоломея, она его помнила всю жизнь, он ей снился почти каждую ночь. У неё больше не было в жизни такой любви, да и вообще любви не было. Прошли годы, и она, вслед за своей любовью, тоже ушла от мира в монастырь. Теперь они навсегда будут вместе, будут вместе их души: монаха Сергия и инокини Февронии. И они, конечно, ещё встретятся, обязательно встретятся. Любовь не знает ни времени, ни расстояний.
Я верю.
1 декабря 2010