я не ел три дня. я не спал три проклятых ночи,
и я вроде всё понял, но не сказать чтобы очень.
этот ****ский июль мешал адские жаркие дни с моей слякотью,
разливался колючим дождем, заполнялся во мне памятью…
её звали Соланж, на её руках были вечно вздутые вены.
она очень искусно раздвигала не только свои, но и чужие колени.
она очень искусно готовила борщ. чинила шкафы- комоды,
изобретала соусы бешамель, с интересом следила за модой,
она рубила дрова, слова… играла в футбол и кончала как львица,
а потом обнимала меня так долго и нежно. умоляла присниться.
она курила так много, бросая миру пепел надежд с балкона.
но говорила еще больше, возводя меня в ранг единственной иконы.
она меняла планы, а вместе с ними- перегоревшие софиты,
она так на меня смотрела, что мои спутники сходили с орбиты.
а потом утыкалась и оставалась на вечность в моих волосах.
и если б я только умел, я бы непременно носил ее на руках.
время шло. и минуты сменялись годами
время шло, и что-то нелепое сделало с нами.
словно отскочила от сердца и прыгнула в мозг к ней пружина.
я так долго искал, но, увы, не нашел причину.
она сожгла все мосты. она наглухо закрыла все двери.
я находил для нее оправдания. по привычке пытался верить.
я питался собственной желчью, но чаще одним никотином,
я потратил все деньги, напиваясь прямо с утра как скотина.
моя глупая девочка уходила на дно вместе с моими мечтами.
она всё позабыла. она сказала: если что-то и было, то точно не с нами.
нет, она оказалась не сукой. она всего навсего разлюбила.
потусовалась в моей жизни и куда-то свалила.
скоро будет октябрь, поменяет природа наряды,
межсезонье наденет на лица и рожи усталые взгляды.
запорошит декабрь утраты, заодно- городские проспекты,
будет время для пряных глинтвейнов, колец сигаретных.
я не верю в весну, но я верю, что время пройдет, и я стану счастливым,
я тогда соберу букет бледных ромашек, принесу на могилу
моей маленькой глупенькой
больше ненужной
Соланж.